Мой марафон
Шрифт:
В нашем англосаксонском суде каждый свидетель, перед тем как давать показания, должен произнести такую фразу: «Клянусь говорить правду, только правду, одну только правду!..» Не дай Вам бог, дорогой сэр, быть в суде даже свидетелем, но клятва эта да сопутствует Вам во всех делах!
Безусловно, для того чтобы стать правдивым, нужна смелость, и в этом, смею думать, Ваш покорный слуга Робин Гуд всегда может служить примером. Я имею в виду не только смелость в бою. Не меньшей должна быть и та смелость, которая позволяет мне сегодня на собрании отряда (я говорю, конечно, о своём отряде лесных
И наконец, о доброте. Один норманн, по имени Боссэ, очень неплохо воскликнул однажды: «По твоему отношению даже к собаке я скажу, какой ты человек»!!!
Но простите, простите меня, дорогой сэр! Я заговорился... А начал-то ведь совсем о другом: о слухах, которые, если помните, дошли до моих ушей. И Вы ещё возразили, что не надо, мол, верить слухам. Да, Вы правы: не надо. Но на сей раз придётся сделать исключение, ибо я проверил эти слухи, и они получили подтверждение. Вы, разумеется, знаете, о чём я веду речь: опять о Вашем настроении, которое, оставаясь прежним, может повлиять, боюсь, на быстрый ход Вашего выздоровления. Встряхнитесь, дорогой сэр, возьмите себя в руки, думайте больше о хорошем и приятном, которое у Вас впереди, а всё плохое, как говорил один мой знакомый бедуин, «пусть оторвётся»!
Искренне Ваш Р. Г.».
4
Изучение физиономий Женьки с двойной фамилией, а также Серёгиной и Витиной хотя и было довольно тщательным, но мало чем помогло Шуре определить, кто же из них носит благородное имя Робин Гуд. Не помогли и довольно явные намёки с цитатами из писем. Всё было напрасно. Ребята либо действительно ничего не знали, либо держались с завидной стойкостью и невозмутимостью. И тогда Шура решил, выражаясь словами, близкими к эпохе подлинного Робин Гуда, действовать с более открытым забралом.
— А знаете,— сказал он и помахал небрежно перед носами гостей последним из полученных писем,— ничего получается! Кира Васильевна пятёрку бы, наверно, поставила. Но всё-таки, по-моему, тут не самостоятельное сочинение, а с помощью старших. А за это полагается снизить...
— О чём это он? — спросил Женька.— О, безумец!
«Ага,—подумал Шура,—ещё немного — и заговорит тем же языком, что в письме».
— О, безумец... Обезумел,— поддержал Серёга. Он любил всякие такие сочетания и поэтому поспешил прибавить: — А недавно я слышал знаете что?.. «И вот в пол-одиннадцатого узрел палладии отца того». Здорово?..
«В письме, по-моему, было слово «узрел»,— подумал Шура в то время, как вместе с остальными выражал своё восхищение и вместе с остальными не хотел признаваться, что не совсем чётко представляет себе, кто же такой «палладии».
— Что у тебя напечатано там? — спросил Витя и кивнул на письмо в Шуриных руках.—Ты про это, что ли?
После Витиного вопроса все уставились на письмо и ждали, что Шура ответит.
«Нет, не они,— думал тем временем Шура.— Не могут же так здорово притворяться? Как настоящие артисты... Нет, писали определённо не они. Но ведь знать-то знали об этом? Наверно, говорила им Маша?.. Значит, всё-таки я на Машу думаю. А почему нет?
Мысли эти мгновенно промелькнули в Шуриной голове, ребята не заметили даже тех долей секунды, которые понадобились для этого мозгу.
— Да, про это,— ответил Шура.— Занятные послания.— И он постарался придать своему голосу сверхнебрежность и такую же ироничность.— В общем, неплохо написано. Интересно читать.— Его тон постепенно из небрежно-иронического становился всё более доверительным, и этим уже новым тоном он добавил: — Я и не сомневался, что она умеет.
— Кто умеет? — спросил Женька.
— Что умеет? — спросил Серёга.
А у Вити оба эти вопроса застыли в глазах.
— Ну, тот, кто писал,— ответил Шура.
«Нет, ничего не знают,— решил он.— Ну, и правильно. А зачем станет она говорить? Очень нужно. Она и своей Ларисе, наверно, ничего не сказала. Вот молодец! Только мы двое будем знать. А уж потом когда-нибудь расскажем. Да, но прочитать-то ребятам можно? Я ведь не скажу, от кого получил. Ну, и не всё буду читать, конечно. Интересно, как она узнала, что мне здорово тошно было? Сама спросила или сказали?.. Но сейчас-то уже лучше...»
— Как там,— произнёс Шура предельно безразличным голосом,— спрашивает обо мне кто-нибудь?
Но теперь уж ребята не выдержали.
— Ты что, совсем «того»?! — закричал Серёга.— Начинаешь об одном, а потом наоборот! Давай про письма!
— Он, как Юлий Цезарь,—заметил Женька,—одной рукой письма держит, другой — читает, а третьей — с нами беседует.
— Мы же тебе говорили,— сказал Витя.— Все спрашивают и привет передавали. Как всегда... А что в них? — Он опять кивнул на листки.— Статья какая-нибудь?
— Сам ты статья,— сказал Шура.— Это от Робин Гуда.
И он прочитал им почти всё, что в письмах было, и рассказал почти все, что знал про эти письма: что напечатаны они на машинке («Это мы и сами догадались»,— сказал Серёга), и что на первом конверте почтовый штемпель был смазан, а на остальных нет («Покажи-ка»,— сказал Витя), и что опущены все они здесь, в городе, только в другом районе («Наверно, отца или маму просила опустить где-нибудь около их работы» — так решил Шура), и что, наконец, письма очень интересные... И он каждый раз ждёт нового письма и даже как-то лучше себя чувствует... Но об этом он не сказал, а тоже подумал.
— Да от кого ты их получаешь? — уже в пятый, наверно, раз спросили ребята.
— От одного человека,— сказал Шура.— Можете передать ему привет.
— Он у нас в классе? — спросил Женька.— Случайно, не ты, Серёга?
— Это не он, а она,— сказал Серёга.— Шурка ведь проговорился.
Все слышали.
— Ничего я не говорил,— сказал Шура. Он почувствовал, что покраснел, и стал спешно поправлять свои подушки.
— Наверно, Кира Васильевна, да? — предположил Витя.
Но Шура возмутился: в жизни бы она не догадалась такое написать!..