Мой марафон
Шрифт:
— Ну, спрашивала, наверно. Не помню, сколько раз. Но Шура его почти и не слышал.
— Почему Робин Гуд? — продолжал он.— Наверно, «Айвенго» читала. А «дорогой сэр» она мне как-то уже говорила. Не веришь? Ещё в прошлом году, по-моему... Скажешь, не начитанная она?.. Может, ещё скажешь, в литературный кружок не ходит?
И Женька постепенно прекратил сопротивление. Его недоверчивость рассеялась, словно дым, и он даже сам вспомнил, как Маша на вечере пела про Робин Гуда что-то. Или читала.
Но как раз в то время, когда Женька, целиком поверив Шуре, захотел расспросить поподробней, что и как и давно ли это вообще началось, потому что никто ведь ничего не заметил,— как раз тогда Шура почувствовал, что больше ему про Машу говорить не хочется. То есть с самим собой — пожалуйста. Сколько угодно! А с другими — нет. И так уже он немало сказал. Теперь хорошо бы про хоккей или про марки...
Только не родился ещё, видно, тот стрелочник, который сумел бы перевести Женьку на другой путь! И лишь повторный и очень настойчивый звонок в дверь помог Шуре переменить разговор.
— Наверно, Раиса Андреевна ушла,— сказал он,— и никого нет. Откроешь?
И Женька поплёлся в переднюю.
— Почта,— сказал он, когда возвратился.— Большущий конверт принесли. Какому-то Пиринскому. Я расписался. Куда его девать?
— Это Оскару Савельичу,—сказал Шура.—Сунь в ручку двери. Знаешь его дверь? Вторая справа.
Женька вышел и тут же вернулся. Шура не успел даже сложить и убрать письма от Робин Гуда, которые достал, ещё когда только завёл разговор о Маше. Так они и остались лежать на постели.
— Не влезает,— сказал Женька.— Конверт большой.
— А ты зайди в комнату и положи,— сказал Шура.— У него всегда открыто... Не бойся, я тоже так делаю. Иди, иди. Он не запирает.
На этот раз Женька не приходил значительно дольше, а когда вошёл, вид у него был какой-то растерянный.
— Там на столе...— сказал он и замолчал.
— Ага,— сказал Шура,— порядок у него, как в аптеке. Он всегда такой. И всем замечания делает.
— Там на столе,— повторил Женька,— у него... письмо лежит.
— Ну и что такого? — спросил Шура.—Ясно, ты положил, оно и лежит. Что с тобой? Чего ты так смотришь?
— Ничего,— медленно сказал Женька.
Было видно, он упорно о чём-то думает, но нетрудно было также понять, что ничего придумать не может. Потом Женька открыл наконец рот, и показалось даже, что он махнул рукой — хотя руки у него были опущены,— как бы говоря: «А, уже всё равно! Чего там крутить?»
Но в это время Шура, удивлённый и немного испуганный видом приятеля, крикнул:
— Да что ты, в самом деле? Змею там увидел, что ли?
И, сам того не ведая, он довольно точно определил ощущение Женьки.
— Я... там...— сказал Женька.—Подошёл конверт
Он опять замолчал, не в силах выговорить что-то очень страшное.
— Да говори ты наконец! — в отчаянии закричал Шура.— Псих какой-то!
И подстёгнутый оскорблением, Женька сказал:
— На столе у него письмо лежит. Не это, что я принёс. Другое. Я бы и не посмотрел, но там написано знаешь что? «Дорогой сэр».
— Он распечатал?! — крикнул Шура.
— Ну да. А как бы я тогда прочитал?
— Что же, он чужие письма читает? Зачем? Может, по ошибке? Конверт разорвал, смотрит — не ему. А отдать забыл... Ты что опять?!
Шура крикнул это, потому что у Женьки, который немного было успокоился, лицо снова стало испуганным.
— Не на машинке,— выговорил Женька.
— Кто? — Шура не сразу понял, о чём тот говорит.— А, значит, уже надоело ей печатать! Или, может, машинка сломалась? Как ты думаешь?
Но Женька думал о другом.
— Там почерк совсем взрослый,—сказал он.
— А мы и сами не маленькие,—ответил Шура.—Ты как считаешь, взять письмо сейчас или подождать, пока с работы придёт?.. Что ж это он — забыл отдать?! Может, будить меня не хотел?
— Совсем взрослый. Настоящий,— повторил Женька.— Как будто взрослый писал, понимаешь?
— Ничего я не понимаю,— сказал Шура.— Чушь какая!
— И потом,— сказал Женька,— там, по-моему, только начало.
— Ну, ясно. Ты же одну страницу смотрел, а письма обычно на двух. Уж Робин Гуд пишет так пишет. Будь здоров!
— Там всего одна страница,— сказал Женька. Вид у него был виноватый.— И незаконченная... Меньше половины.
— Чушь! — снова крикнул Шура.— Давай принеси, посмотрим.— И, видя, что Женька стоит в нерешительности, добавил: — Давай, давай, не бойся. Я отвечаю.
Женька ушёл за письмом и почти сразу вернулся, но Шуре показалось, что прошёл чуть ли не целый урок физкультуры, который всегда тянулся для него мучительно долго, потому что он не спускался со всеми в спортивный зал, а сидел один в классе или бродил как неприкаянный по коридорам и прочитывал все стенгазеты и объявления.
— Вот! — Женька протянул ему лист бумаги.—А конверта нет.
«Какого ещё конверта? — подумал Шура.— Ах, да: из которого его вынул Оскар Савельич».
Он взял письмо... Какой неразборчивый почерк!.. «Дорогой сэр! — прочитал он. И дальше: — Не буду больше докучать Вам вопросами о Вашем здоровье. Знаю: оно идёт на поправку. Поэтому — сразу о другом. Помните, я упоминал как-то слова, произнесённые одним учёным норманном по поводу собак. Так давайте же поговорим о собаках. Они, ей-богу, заслуживают того. Человек веками отбирал...»