Мой муж Сергей Есенин

Дункан Айседора

Через год Айседора, принявшая советское гражданство, пишет Ирме из Берлина в Москву: «Я не могу добиться паспорта в здешнем посольстве. Пожалуйста, сделай все, что необходимо, чтобы добыть этот паспорт для меня, а также развод от Сергея Александровича, — Бог да благословит его, но для мужа он не годится».

Она давно убедилась, что гении не годятся в мужья: «Крэг плохой муж, плохой супруг. Крэг пишет, пишет, работает, работает (.) плохой муж. Крэг — гений».

Она часто повторяла: «Есенин — гений». Айседора спасала гения. Окружала его трогательной заботой, была нежна, терпелива. По свидетельству М. Бабенчикова,

«понимала поэта и своеобразно пыталась облегчить заметно росшее в нем состояние отчаяния». «Думается, встреча Есенина с Дункан не была пустым романом, а судя по многому, она оставила глубокий след в жизни поэта».

Айседора объясняла:

«Когда двое граждан Советской России хотят жить вместе, они при желании только расписываются в книге записей гражданских актов, причем эта подпись ни к чему никого не обязывает, и каждый из них волен в любой момент идти куда ему угодно.

Вот только такой брак является единственно мыслимым, на который согласится свободомыслящая женщина, и это единственная форма брачного контракта, под которой я когда-либо дала бы свою подпись».

Ни в малой степени не оскорбляя Есенина, Айседора дала понять, что никогда не рассчитывала на длительные, серьезные отношения, что брак этот никого ни к чему не обязывал».

Сказанное подтверждает и Мери Дести: «Айседора знала, что есть единственный способ вывезти его (Сергея) из России, а именно: поступиться своими убеждениями относительно брака и стать его женой».

Илья Шнейдер пишет Есенину письмо (очевидно, в 1923 году, после возвращения из-за границы), упрекает его в неблаговидных поступках, в безнравственности и неблагодарности. Да что там неблагодарности! Слишком мягко сказано! Просто хамском отношении к Айседоре. Среди прочих упреков есть такой:

«А с какими жертвами и ужасными трудностями она вывезла тебя во Францию, Италию и Америку.

Я имел возможность видеть все, что Изадора для тебя сделала, но я не вижу, что твоя так называемая любовь сделала для нее.

Изадора защищала тебя везде, я читал замечательные статьи, написанные ею в твою защиту».

Из статьи Айседоры Дункан:

«Я вывезла Есенина из России, где условия его жизни были чудовищно трудными, чтобы сохранить его гений для мира.

Он возвращается в Россию, чтобы сохранить свой рассудок, и я знаю, что многие сердца по всему миру будут молиться со мной, чтобы этот великий и наделенный богатым воображением поэт был бы спасен для своих будущих творений, исполненных Красоты, в которой мир столь нуждается». «Поведение Айседоры, при всей сложности обстоятельств ее отношений с Есениным, характеризовалось преданностью, терпимостью.»

Из воспоминаний о времени заграничного европейского путешествия Дункан и Есенина особый интерес представляют заметки Лолы Кинел — переводчицы, сопровождавшей семейную пару в их европейском турне. Кинел можно назвать человеком, тонко чувствующим других. Она передает атмосферу напряженности, какого-то надрыва в отношениях. Причиной служит сильное желание Айседоры «привязать» к себе Сергея Александровича, то есть желание быть с ним постоянно вместе, что вызывает у поэта обратный эффект — он рвется из этих пут, грубо и решительно. Вот, например, один из эпизодов семейной жизни, подтверждающий это: «Разговор, в котором мне пришлось принять участие на следующее утро,

был самым ужасным из всей моей переводческой практики. Едва я вошла в комнату, как тотчас поняла, что идет серьезная беседа, и Айседора с Есениным на этот раз никуда не собираются. Есенин сразу же обратился ко мне с явным чувством облегчения:

— А, вот и мисс Кинел. Переведите! — И он откинулся на спинку стула с деловитой готовностью. — Когда мы приедем в Париж, я хочу иметь свой собственный ключ. Хочу уходить и приходить когда мне вздумается, гулять в одиночестве, если мне захочется.

— В чем дело? — спрашивала Айседора.

Я переводила, избегая ее взгляда, смотря прямо перед собой.

— Никаких этих чертовых приказов. Я не больной и не ребенок. Скажите ей это.

Я переводила с некоторыми видоизменениями. Айседора молчала. Есенин немного помолчал, потом продолжал:

— Я не собираюсь ходить вокруг да около, обманывать… Я хочу полной свободы, других женщин — если вздумается. Если она хочет моего общества, я останусь у нее в доме, но не потерплю вмешательства.

Именно тут я пришла в отчаяние и закричала:

— Я не могу ей так говорить, Сергей Александрович! Пожалуйста.

— Вам придется! Это ваша работа!

— Не буду!

Айседора, озабоченно:

— Чего он еще хочет?

— Он просто ненасытен, ему все мало. он и половины этого не имеет в виду. он хочет. делать все, что ему нравится, когда будете в Париже.

Я знаю, что выглядела виноватой, смущенной; Айседора заметила, что я многое недоговариваю. Но в этот раз она и не настаивала, она просто следила за лицом Есенина. А он продолжал отстаивать себя:

— Я не собираюсь сидеть взаперти в отеле как раб. Если я не смогу делать что хочется, я — уйду. Я могу сесть здесь на пароход и уехать в Одессу. Я хочу уехать в Россию.

Айседора уловила слово «Одесса», и глаза ее наполнились страхом. Есенин увидел это и откинулся на спинку стула с удовлетворенным видом. Тут он одержал верх. Это было видно. Он мог добиться чего угодно, если грозился уйти. Несколько минут он казался погруженным в собственные мысли: лоб наморщен, лицо сосредоточено. Потом медленно улыбнулся и задумчиво произнес:

— Будет любопытно. Эти француженки. Я так много о них слышал.

И все это, как маленький мальчик, которому предстоят необыкновенные удовольствия».

В воспоминаниях Лолы Кинел, видевшей не парадный, а каждодневный быт пары, просматривается иногда возникающее у Есенина желание обидеть, задеть и даже оскорбить Дункан:

«Есенин и Айседора беседовали как-то об искусстве. Есенин сказал:

— Танцовщица не может стать великим человеком, ее слава живет недолго. Она исчезает, как только умирает танцовщица.

— Нет, — возразила Айседора. — Танцовщица, если это выдающаяся танцовщица, может дать людям то, что навсегда останется с ними, может навсегда оставить в них след, ведь настоящее искусство незаметно для людей изменяет их.

— Но вот они умерли, Айседора, те люди, кто видел ее, и что? Танцовщики — как и актеры: одно поколение помнит их, следующее читает о них, третье — ничего не знает.

Я переводила, а Айседора слушала, как всегда полная внимания и симпатии к Есенину. Он медленно поднялся, прислонился к стене и, сложив руки — была у него такая привычка при разговоре, — нежно посмотрел на нее и сказал: