Мой ненастоящий
Шрифт:
Только бы не увидеть панику. Не стать для неё одним из тех мудаков, которые снятся ей в кошмарах. Наверняка же снятся. Недаром она так долго никого к себе не подпускала. Недаром и сейчас она теряется, не смеет прикасаться ко мне долго, постоянно отдергивает руки.
Не передумай, Цветочек — я готов тебя даже умолять об этом. Потому что я ведь прямо сейчас сдохну, если ты это сделаешь.
Страх… Я все-таки вижу его! Гость, которого было так тяжело избежать. Когда больше не остается шагов вперед
— Струсила, Маргаритка? — шиплю, склоняясь к губам. К мягким, пьянящим, к которым я прижмусь, как только она снова даст нужную мне искру. И мой Цветочек меня не обманывает.
— А ты уже утомился, любимый? — язвительно вспыхивает моя девочка, со злостью оставляя на моих ребрах росчерк четырех своих ноготков.
Вот так. Злись, Цветочек, злись. Пока ты злая — ты сильная, и страх просто не подходит близко к твоему ощетинившемуся шипами сердечку.
Меня ты сведешь с ума любой. Но вот такой вот колючкой — гораздо быстрее. Будто эти колючки — твое нутро, то, что распустилось только в моем присутствии. И восхитительней этого понимания только…
Нет, как вообще я мог рассматривать мысль — не прикасаться к Цветочку в принципе?
Не познать её…
Это была бы самая сильная моя потеря в жизни.
Цветочная моя, воздушная, сиреневая…
В какой-то момент я понимаю, что шепчу все эти дурацкие нежности вслух. На каждое слово — один толчок.
Да, Владик, молодец, пять минут назад строил из себя мудака, а теперь — так нещадно палишься…
Самое главное в нашей истории — грамотно выбрать время! Впрочем, может, ей не до моих шептаний? Ей хорошо, я вижу. Надеюсь — хотя бы в половину так же хорошо, как мне. Так ярко реагирует… И черная тень страха растворяется все сильнее, становится все незаметнее. Вот я уже почти её не вижу…
В этой истории самое ужасное — то, что я проигрываю.
Я сделал все, чтобы она обо мне даже не думала, ничего ко мне не чувствовала, не испытывала никакой привязанности, а она — изгрызла меня до крови, умудряясь болеть за меня уже сейчас. Вопреки всему тому, что я с ней делаю.
Я отталкивал её и свои мысли о ней, ровно для того, чтобы пустить на ветер все потраченные усилия. Чтобы захлебнуться ею с одного глотка и проиграть всухую.
С каким удовольствием я вцепился в первый попавшийся предлог ей подыграть, хотя намеревался держаться до последнего.
Я пытаюсь не торопиться. Отсрочить неизбежный финал.
Хочу растянуть в бесконечность каждую секунду того, как она захлебывается кайфом. Хочу себе все время мира! И чтобы она больше никогда в своей жизни ничего не боялась! Мечтатель, Владислав Ветров. Мечтает даже в постели с женщиной, которую хотел уже до озверения. И получил. Наконец-то!
Её вкус — на нёбе, на языке, пропитывает меня насквозь. И я шепчу какую-то дурь, о том, что
Человеком впрочем…
Делаю то же самое…
Цветочек, мой Цветочек, как же просто ты меня разгромила…
Господи, как же мало…
Лежать вот так, уткнувшись носом в висок моего Цветочка, вдыхать её запах, поглаживать по голой подрагивающей спинке. Почти физически ощущать утекающие сквозь пальцы секунды. Минуты. Часы…
И как же я ненавижу планы моей судьбы на меня…
Я не собирался уходить так рано.
Не собирался допускать, чтобы моя женщина по пальцам могла пересчитать разы нашей с ней близости.
А вариантов нет. Все что я могу ей дать — безопасное будущее. Чтобы она не боялась смотреть вперед, смотреть на мужчин прямо…
Потом. Когда меня не будет. А сейчас никому её не дам. Моя.
И от моих пальцев на её коже будут следы.
Цветочек приподнимается на локте, выворачиваясь из-под моей руки. Я против, но и она проявляет такую настойчивость, что удерживать её дольше уже смахивает на принуждение.
Казалось бы… Мы зашли далеко, куда дальше, чем я планировал заходить. Но при этом…
Она на меня не смотрит. Просто молча одевается, тянется за мое плечо, чтобы забрать блузку, упрямо игнорирует то, что я перехватываю её за запястье.
Бывает такая слабость, перед которой отступит даже носорог вроде меня.
И эти упрямые губы, стиснутые в тонкую линию, оказываются для меня хорошим таким ударом. Не так я видел её после первого нашего с ней раза.
Я подтягиваюсь к ней, провожу ладонью по пока еще голому колену, заставляя замереть.
— Прошу тебя, — тихо шипит Маргаритка, — не здесь. Не в клинике. Или ты планируешь оплачивать здесь аренду койкоместа вместо того, чтобы здесь лечиться?
— Ну, раз тебя так заводит эта палата — идея стоящая на самом деле, — фыркаю, пробегаясь пальцами по растрепавшимся волосам, убирая их на другое плечо. Обнажая шею. Слишком красивую и слишком пустую. Моей отметины как личной подписи здесь точно не хватает.
Исполнить порыв я не успеваю. Дурнота накатывает резко, бросает в жар, заставляет покачнуться, упереться лбом в тонкое плечико.
Дьявол!
Стоило сбить вчера прием моих препаратов и немножко утомиться — и вот тебе, пожалуйста.
Я жду, пока нездоровое ощущение отступит, сойдет на нет, а затем без резких движений поднимаюсь на ноги, чтобы одеться. Снова!
Ремень затягиваю сам, а когда поворачиваюсь за рубашкой, обнаруживаю её в руках у Цветочка.
— Дай сюда.
Я протягиваю руку вперед — она молча покачивает головой, все так же закусывая губу. Приподнимает рубашку на уровень моих плеч. Стискивает ткань так, что белеют костяшки. Ясно — если забрать у неё рубашку силой, получится почти что драка.
Что ж…