Мой ненастоящий

Шэй Джина

— Точно не осталось?

— Ты так смешно ревнуешь, Цветочек.

Он снисходительно улыбается, а я — ловлю себя на мысли показать ему язык и отвернуться. Боже, что он со мной делает вообще? Я уже сама себе напоминаю какую-то маленькую, дурашливую девчонку.

— Скажи мне честно, когда мы приземлимся, ты снова превратишься в Черного рыцаря? — вздыхаю, поджимая под себя ноги.

Влад смотрит на меня внимательно, будто пытаясь заглянуть куда-то вглубь меня.

— А ты снова замерзнешь в Снегурочку?

Вопрос

не в бровь, а в глаз. Откуда же я знаю?

— Я этого не хочу, по крайней мере.

— Я тоже думаю, что мы с тобой уже достаточно повоевали. Давай насладимся этим перемирием. Тремя днями для нас с тобой. А потом я доделаю свои дела, выполню условия нашего с тобой соглашения и… Посмотрим.

Вопрос исхода операции замят с виртуозной настойчивостью. Впрочем, я наше соглашение тоже помню. И Ярослав мне за него уже послал целую кучу сообщений, не сразу поверив, что его брат пошел на уступку.

«Ты много для него значишь, раз ты смогла его продавить», — написал он напоследок.

— Ну, и что у нас первое в планах на Париж? — с любопытством спрашиваю, ведь я совсем ничего не ждала от этой поездки. И самой поездки не ждала, если честно.

— Дурацкий вопрос, Цветочек, — откликается Влад с легкой насмешкой, — что за турист приедет в Париж и не побывает на Эйфелевой башне? Лично я очень хочу целовать тебя до обморока на самой верхней её площадке. Есть возражения?

Возражения у меня были. Только я обещала их как-то сдерживать. Тем более, я и сама как тонущая собачонка вцепляюсь всеми зубами в каждую секунду с Владом. С мужем. И стараюсь не думать о том, что было озвучено им в больнице.

Что его перспективы и после операции только немногим лучше тех, что без неё.

И перспектива оказаться вдовой так быстро…

Нет, не думать об этом, лучше не думать!

— Эйфелева башня? — улыбаюсь я бодро. — Знаешь, звучит очень многообещающе…

44. Маргаритка

— Маргаритка. Пора вставать.

Ну хоть минуточку он может мне еще позволить? В конце концов, это он вчера полдня «гулял» меня по местным бутикам, из-за чего мой и без того невообразимый гардероб расширился примерно вдвое, а потом…

А потом был пикник у подножия Эйфелевой башни. Обещанное «целовать до одури» — на её верхушке. И бесконечная ночная прогулка, закончившаяся только тогда, когда я поняла, что еще шаг — и я просто упаду ничком и не встану на свои ноги неделю.

Может, он хоть припомнит, что все это время был со мной рядом? И пожалеет?

— Вставай уже!

— Побойся бога, Влад… — этот жалкий стон оказывается максимумом моих возможностей. Я отворачиваюсь, пытаясь дать ему понять, что не в настроении сейчас просыпаться.

— Я атеист, — с этими словами бессовестный

безбожник раздергивает шторы как раз напротив моей кровати, и я тут же с визгом перекатываюсь на другой бок, потому что яркие солнечные лучи ударили мне прямо в лицо.

— А вот ты, похоже, древних вампирских кровей, дорогая, — ехидно хмыкает любезнейший Владислав Каримович за моей спиной, глядя, как я накрываюсь с головой одеялом, пытаясь выкрасть себе хоть пять минут сна.

Вампирских, не вампирских, но от пары бокалов крови своего супруга я бы сейчас не отказалась. Они бы меня очень освежили.

— Вставай, — под коленями этого чудовища вздрагивает кровать. А потом он сам, вопиюще холодный, лезет ко мне под одеяло. С лапами своими ледяными!

— Влад!!! Где ты был, черт возьми!

— Бегал, — он такой невозмутимый, будто в душе не предполагает, от чего я тут почти сорвалась до визга, — в аптеку.

— Где, на северном полюсе?

— Нет, всего лишь на набережной.

Я пытаюсь сбежать от него, холодного как кусок льда в теплой постели, а он только крепче тянет меня к себе.

— Как же ты пахнешь, Маргаритка… — прохладные губы целуют меня в висок, да там и остаются, — просто невообразимо. Самый сладкий в мире Цветочек.

Есть особый сорт голоса у этого мужчины, после которого мне становится уже плевать, насколько холодные у него руки. Там уже я сама становлюсь как тающее мороженое, и вопрос только в том, насколько быстро я растекусь.

— Я устала вчера вообще-то, — пытаясь хоть немного соответствовать принципам честной женщины, которая вообще-то не сдается так просто, — и все еще хочу спать.

— Не хочешь, — о, а вот этим тоном Владислава Ветрова можно мертвого убедить, что он жив. — Ведь не хочешь же, Маргаритка?

Поцелуй, поцелуй, поцелуй…

Он целует мне спину, а я — из чистой вредности медлю с ответом. Будто раздумываю.

— Цветочек… — в этом стоне уже чувствуется острый голод. Пальцы, уже нагревшиеся об мою кожу, замирают, будто нащупав невидимую границу. Так странно ощущать, что ему действительно нужно мое разрешение. От него, человека, изначально оставлявшего мне минимум выбора, я этого не ожидала. И каждый раз получается странным.

— Спать — не хочу, — шепчу, выгибаясь спиной к нему поближе, — а вот тебя — очень даже…

Это не мужчина — одно большое землетрясение, каждый раз не оставляющее от меня камня на камне. Будто у меня и не было никого до него. Будто моя боль, мои страхи, что по-прежнему стоят стеной за моей спиной, вдруг оказываются бумажными и разлетаются в клочья. Вот только после обычных землетрясений вряд ли настолько наслаждаешься ощущением, что ты лежишь в руинах… И вряд ли хочешь шепнуть «землетрясению» на ушко что-то вроде: «Разбей меня еще…»