Мой одесский язык
Шрифт:
Приезжаю в почтовое отделение известной на весь мир деревеньки Бородино, потому что основную часть своей «известной российской писательской» жизни провожу вдали от шума городского – просто удобнее писать. И воздух чище. И Брюсов невдалеке жил. И водохранилище под боком. И грибы белые. И земли благодатные. И… Много других положительных «и». Да и обществу спокойнее, когда писатель изолирован. Сидит себе на попе ровно и пишет. По митингам не шляется, на своей гражданской позиции не настаивает, разве что на смородиновых побегах. Одиночество и беллетристика, короче. Красота! Пока новая книга в продажу не поступит. Как только поступит – привет! Меняй резиновые
Потому что добро пожаловать в цирк с конями. Весь вечер на арене смертельный номер без страховки: «Говорящий писатель»! Я, если честно, очень люблю эти пляски с бубнами, потому что мои читатели – мой хлеб и моё вино, да и просто общаться люблю. Если бы не грим на некоторых ток-шоу, я бы была абсолютно счастлива. Хотя иногда понимаю покойного Сэлинджера и ныне здравствующего Пелевина. Но недолго. Потому что от долгого затворничества ко мне начинают приходить мысли о бренности двадцать седьмой пары обуви, а женщине подобное непозволительно. Ибо, как нечаянно написалось прямо сейчас:
Протянем какое-то время,А потом нам придётся опятьНеожиданное вдохновениеНа смешные проценты менять!Но в почтовое отделение известной на весь мир деревеньки Бородино приезжаю в калошах. Просто перед почтовым отделением такая лужа, что без калош, будь ты хоть трижды Сэлинджер, – никак! Несмотря на то, что скоро двухсотлетие Бородинской битвы, и тендеры на всё что можно, включая осушение этой бездонной лужи, уже проданы. И перепроданы. По нескольку раз. Неистребимы деловары на земле русской! Жаль только, что «толковый мужик с лопатой» уже всё чаще – артефакт. И сама почта скоро станет культурным слоем, потому что за ней проводятся раскопки и что-то важное обнаружено. Что необходимо немедленно забетонировать – от греха. И понаставлены огромные краны. И выписаны бюджеты, кои только олигархам под силу представить. И посреди всего этого великолепия – два таджика в носах ковыряются и пара археологов пыль веков сдувают с трёх черепов и одного подстаканника.
Так что я в калошах.
А почтальонша – та нет. Та в туфлях-лодочках. Востроносенькая, стройненькая, грима не боится. Достойная, окончательно бальзаковского возраста дама. То на Карибы слетает, то в Амстердам сгоняет. Честное слово, вовсе не издеваюсь над местными жителями. Аборигены – они тоже разные бывают, это только понаехавшим в Москву начинающим менеджерам кажется, что за МКАД жизни нет и путёв-ки в Турцию только в столице горят. Везде они горят. Да и почтальонше горела она огнём, та Турция вместе с Египтом. Ей и на Карибских островах не понравилось, потому что было «холодно и немцы». Цитирую, да.
В общем, пока она бабулькам журналы про сад-огород да открытки праздничные продаёт и таджиков регистрирует (такая есть нынче в УФМС почтовая услуга), я бумажки на заграничную посылку оформляю. Всё, как положено, включая таможенную декларацию. А вы думали! Одесса где находится? На Украине (или «в Украине», мне всё равно, но привычнее «на», потому что, когда я была маленькая, все, включая
Ну да не в этом дело. Отсылаю и отсылаю книги. Отсылаю и отсылаю. Одесские соседи – они такие: погордился за дочь – отвечай. Книгу знакомого писателя читать не обязательно, но в доме на полке иметь надо. Причём с автографом. А отец у меня – щедрая душа, говоря по-русски. Или, выражаясь на одесском: «раздай жопа». Ну и лишь бы старику радость. Шлю.
– Вы писатель? – наконец-то как-то раз догадывается почтальонша.
– Угу, – мрачно бурчу я.
– А знаменитый? – уточняет, прищурившись.
– Нет. Всего лишь «известный». И то, если верить пресс-релизам, анонсам, глянцевым журналам и телепередачам. Вы же знаете, у нас любят приукрасить.
– А-а-а… – тянет она и явно, судя по тону аканья, начинает во мне сомневаться. – Так хоть бы почитать чего из своего принесли!
– Ладно.
В следующий раз являюсь с котомкой книг.
– Что же вы молчали, что вы – знаменитый писатель?!! – радостно встречает меня подмосковная труженица.
– Я не молчала. Я говорила, что «известный». И то, если верить…
– Да чего там не верить?! Я видела ваши обложки и фамилию в каталоге «Книги – почтой»! – хвастается она мне.
«Вот это слава!» – горько усмехаюсь про себя. А вслух говорю:
– Круто! – чего человека-то расстраивать?
– Опять на Украину? – уточняет она.
– На неё, родимую. Я и вам книг принесла.
– А я вам штрих-кодов по блату припрятала для заграничных посылок, а то они у нас закончились, но я знала, что вы обязательно скоро приедете.
– Спасибо!
В общем, отослала, мило пообщались, простились до следующих встреч. Штрих-коды по блату в Бородино – это вам не хухры-мухры! Для этого стоило писать! Не иронизирую ни капли. Армянка, повар грузинского ресторанчика «Можайское ранчо» (прекрасная абхазская кухня, рекомендую!) полгода не может домой бандероль отправить, потому что штрих-кодов нет.
Спустя буквально две недели снова-здорово собираюсь на почту, потому что «Акушер-ХА! Вторая (и последняя)» вышла. Сразу половину авторских экземпляров – отцу. С автографами: «Тому, кто зачитает у моего беззащитного папеньки очередную книгу, от автора с наилучшими пожеланиями. Обращайтесь, если что, – я тут с топором под мостом, с меня не убудет!»
Подъезжаю, паркуюсь прямо в лужу, чтобы удобнее прыгать сразу на ступеньки, захожу. А почтальонша не в духе. Прям в мою сторону не смотрит.
Здороваюсь вежливо. Отвечает сквозь зубы.
– У вас что-то случилось? – интересуюсь. Мало ли, вдруг помогу, чем смогу.
– Случилось! – горячо-горячо выплёскивает она в меня – и далее скороговоркой: – Мне пятьдесят семь лет! Что же теперь делать? Как же быть с «ну что сказать вам, москвичи, на прощанье»? Я его так любила, а он… А он… А он… А он еврей! Из-за вас!