Мой отец генерал Деникин
Шрифт:
Мужчины и женщины (добрая сотня последних была способна владеть оружием) шли как автоматы. Двадцать километров отделяли их от железной дороги, от бронепоездов. Там они могли бы передохнуть, при условии, конечно, что враг не станет их преследовать…
Красные не стали их преследовать. Богаевский на коне проехал вдоль растянувшейся колонны сомнамбул. Деникин сказал ему тихим голосом:
— Африкан Петрович, видите, мы, кажется, выбрались! Изумившись оптимизму командующего, генерал лишь покачал головой, но тем не менее направился к своим подчиненным, чтобы сказать им несколько успокаивающих слов.
В 4 часа утра авангард войск Маркова подошел к железнодорожным путям. Полуразрушенное здание, два человека охраны, которые тут же сдались. Раздался телефонный звонок,
— Алло?
— Нам доложили о появлении здесь белых бандитов. У тебя все спокойно?
— Все спокойно, товарищ!
— Тем лучше, на всякий случай мы посылаем тебе бронепоезд.
— Прекрасная мысль. Я жду. Марков положил трубку.
— Этот поезд очень кстати.
Он отдал приказ подготовиться к его приему. Когда показался поезд, Марков с непокрытой головой — его светлая папаха была слишком заметной — уже ждал, стоя на рельсах. Машинист замедлил ход и спросил:
— Что здесь происходит?
— Остановись, черт возьми. Не дави своих.
Машинист подчинился. Привычным жестом Марков хлестнул по сапогу. Это был сигнал. Пушка белых выстрелила двумя последними снарядами в паровоз, он повалился набок. Добровольцы поспешили отсоединить прицепленную платформу. На ней были пулеметы и боеприпасы, оказавшиеся теперь в их распоряжении. Многие под огнем красных взбирались на крыши вагонов, кололи штыками, бросали последние гранаты… Почти никто из врагов не остался в живых. Несколько подразделений отправились на соседнюю станцию Медведовская и захватили два поезда с продуктами и одеждой. Таким образом интендантам удалось основательно пополнить запасы. Но задерживаться не следовало. Первая железная дорога осталась позади.
Богаевский ликовал:
— Разве я вам не говорил ночью, что Деникин выведет нас из этой ловушки?
Героем дня был Марков. Стратегия Деникина начала внушать доверие. Но через несколько часов, когда добровольцы узнали о новых приказах главнокомандующего, их настроение омрачилось. Он отменял «пехоту», по крайней мере, на ближайшие переходы. Пехотинцы должны были разместиться на повозках, а лошади идти не шагом, а рысью. Перспектива достаточно приятная, пострадали лишь гражданские, которым пришлось потесниться. Но что делать с почти тысячью раненых? Был дан приказ оставить на месте наиболее тяжелых, которых врачи считали нетранспортабельными, — около 200! Три санитара вызвались добровольно ухаживать за ними. Один из немногих пленных, взятых в заложники, комиссар Лиманский, купил себе свободу, дав слово чести охранять и защищать остающихся раненых. Эту «бесчеловечную» акцию будут потом долго вменяться в вину Деникину, который так объясняет ее в мемуарах: «Речь шла о том, чтобы пожертвовать двумястами бойцами в надежде спасти несколько тысяч — или же мы будем двигаться медленно, и наше будущее окажется сомнительным. У меня возникло искушение вести всех, но, посоветовавшись с моими генералами, выслушав мнение Алексеева, Маркова, Романовского, я счел, что мой долг главнокомандующего поступить так, как я поступил».
Однако он признавался потом, что если бы сам оказался на месте одного из этих двухсот «нетранспортабельных» раненых, то пустил бы себе пулю в лоб.
Правда, осталось лишь 119 человек: восемьдесят одного из двухсот спрятали друзья на ломовых дрогах различных частей. Через несколько недель во время нового похода на Екатеринодар добровольцы проходили той же дорогой. Они узнали, что лишь двое были убиты красными, 16 умерли от ран и 101 выжил.
В эти времена еще случалось, что даже красные комиссары держали свое слово чести.
Стратегия повозок оказалась эффективной. Пройдя кружным путем около 180 километров за четыре дня, оторвавшаяся от преследователей Добровольческая армия получила возможность отдохнуть. Теперь она находилась на границе земель Кубани, Ставрополя и Дона. Деникин выбрал это место для длительной остановки, поскольку опасность нападения врага здесь была наименьшей. Красная гвардия различных областей не находила общего языка друг с другом и не склонна была проводить совместные военные операции. Но на это относительно надежное убежище нельзя было рассчитывать
Не прошло и двух с половиной месяцев после ухода из Ростова, как белые вернулись вновь и подошли к городу на расстояние оружейного выстрела. Но Деникину не пришлось его брать штурмом: к его великому удивлению город оказался оккупирован… немецкими войсками! Он расположил штаб-квартиру в соседней станице Мечетинской.
Первый Кубанский поход, названный Ледовым походом, завершился 13 мая 1918 года. Итоги его были таковы. За двадцать четыре дня армия прошла 1050 километров и участвовала в 44 боях. Из 3500 человек личного состава несколько сот погибло, 1500 были ранены и размещены по различным госпиталям области. Однако армия пополнилась новыми силами и составляла теперь 6500 человек! Кроме кубанских казаков, присоединившихся к ней в Ново-Дмитровской, кроме новых, завербовавшихся в ходе «славного отступления» солдат, разочарованных в большевизме, кроме красных дезертиров, перешедших на другую сторону, пришли еще «дроздовцы». Эти 1200 человек из регулярной армии, стоявшей в Яссах после начала мирных переговоров Румынии со странами Центральной Европы, ушли вместе с оружием и вещами. Под командованием полковника Дроздовского они прошли 1100 километров, отделявших Яссы от Новочеркасска, и прибыли на Дон.
Главнокомандующий составил обращение к русскому народу и государствам Европы. Он хотел объяснить тем и другим задачи и идеалы добровольцев. В чем суть их борьбы? Создать сильную и дисциплинированную национальную армию. Сделать возможным созыв общерусского Учредительного собрания, которое могло бы выбрать от имени всех слоев общества будущий строй. Предотвратить раскол страны. «Предстоит и в дальнейшем тяжелая борьба… за гибнущую русскую культуру, за гибнущие несметные народные богатства, за право свободно жить и дышать в стране, где народоправство должно сменить власть черни. Борьба до конца. Пусть силы наши невелики, пусть вера наша кажется мечтанием, пусть на этом пути нас ждут новые тернии и разочарования, но он — единственный для всех, кто предан России».
Начальник штаба Деникина Романовский, читая воззвание и думая о Ледовом походе, разговаривая как бы сам с собой, произнес:
— Мы прошагали в обратном направлении тот самый путь, который прошли два месяца тому назад. Жизнь нас жестоко толкла в своей дьявольской ступке, и вот вместо того, чтобы превратиться в прах, мы вышли из испытаний закаленные, наделенные стальной волей и безграничным терпением…
Деникин прервал его:
— Я счастлив, Иван Павлович, что вы верите в нашу окончательную победу.
— У меня нет в этом абсолютной уверенности. Мы находимся между двух сил: негативной — силой всеобщего разрушения и позитивной — реакцией здоровых элементов. Если вторая возьмет верх над первой, мы будем победителями. Иначе…
Один из добровольцев, Иван Шульц, живший в 1960 году в Буэнос-Айресе, нашел среди своих бумаг старую тетрадь-дневник, в которой он делал записи в течение этих памятных восьмидесяти дней, и дописал к ним в конце несколько строк: «Если оставить в стороне неизбежную в тех условиях жестокость, то нужно подчеркнуть следующие, теперь обесцененные качества и ценности, доминирующие в душевном настрое бойцов Ледового похода: любовь к Родине, порядочность, чувство чести, благородство души, жертвенность. Этот поход предстал передо мной сегодня как лебединая песня русского человека, лебединая песнь… человечного человека».