Мой папа самый лучший
Шрифт:
— Да. Оно у тебя есть, — Потемкин внезапно улыбается. — Заметила, что мы еще ни разу с тобой не затеяли ссору?
— Зрителей нет! — пью кофе. — А может просто расслабились!
Смеюсь. Мирон меня поддерживает.
— Теперь твоя очередь открыть карты.
— Тут такое дело, крошка, я не люблю о себе рассказывать.
Мирон вызывающе скалится, а мое лицо так и вытягивается после его слов. Вот что мне делать с этим хулиганом?
Но стоит мне открыть рот, чтобы высказать свое замечание Потемкину, как он торопливо поясняет:
— Но
— Как? — изумленно ахаю я.
Мужчина суетится, ищет что-то.
— Вот он! — с этими словами он вынимает из кармана джинсов телефон и протягивает мне.
Верчу его в руках, рассматриваю. Телефон этот старой модели, кнопочный еще, но камера мощная. Судя по внешнему виду, прихожу к выводу, что он принадлежит мужчине, возможно пожилого возраста, так как кнопки крупные. Хотя это всего лишь догадка. Впрочем…
— Это же не твой телефон? — нахмурившись, спрашиваю.
— Это телефон Палыча, — на лице Мирона тень скорби.
— И кто это? — я тем временем включаю телефон.
— Когда родителей впервые вызвали к директору школы, они поняли, что мне нужен дополнительный присмотр. Наняли соседа через дорогу. Живет близко. Знакомый. И мужик простой, без заморочек.
— А где были твои родители?
— Мать работала главным инженером на заводе, потом преподавала. Отец — ученый, вечно пропадал в своих лабораториях да экспедициях.
— Интересный расклад, — усмехаюсь, — так ты в кого такой дебошир?
— Сам в себя, Лиза. Сам в себя, — без пафоса выдал Мирон, — знаешь, что они делали в десять часов вечера?
— Что?
— Спали! Глубоко и беспробудно.
— Ничего себе, как неожиданно, — смеюсь я.
— Мы жили в поселке для всех этих творческих людей. Писатели, музыканты, физики, химики. Нобелевским лауреатом был каждый второй, кто приходил к нам в дом.
Цокаю языком и качаю головой.
— Как же тебе не повезло, Мирон.
— Вот ты усмехаешься, а я на самом деле чувствовал себя несчастным человеком.
— Хм. Позволь поинтересоваться, а как твой «простой мужик» Палыч в те края затесался?
— Он ухаживал за больной сестрой. А она пианисткой великой была.
— Ты помнишь, хоть кого-нибудь их тех людей, которые жили рядом?
Мой собеседник чешет затылок и произносит несколько имен. Я раскрываю рот, услышав их.
— Ты не представляешь, как я тебе сейчас завидую, Мирон, — отходя от шока, признаюсь я. — Лучше рассказывай о себе, а то я сейчас начну расспрашивать про… Не важно! Слушаю.
Подпираю рукой щеку и жду откровений.
— Мы жили в небольшом коттедже. Моя спальня была наверху. И как только родители начинали активно храпеть, я выбирался из окна, затем по крыше, к краю которой плотно прилегала обычная лестница, я спускался и шел гулять.
— По поселку Нобелевских лауреатов?
— Нет, конечно. Мы сбегали то в соседний поселок, то на реку, то еще куда-нибудь.
— Мы?
— С пацанами, с девчонками. Они тоже по-тихому выбирались из дома, и мы встречались на нашем месте.
— И твои родители не слышали звук мотора?
— Для родителей мой мотоцикл был вечно на ремонте. Мы согнали железных коней в сарай у реки. От туда было проще выехать из поселка незамеченными по другой дороге. Шлагбаум был вообще с противоположной стороны. Лиза, ты сидишь и словно следователь допрашиваешь меня. Может, я наконец-то буду рассказывать?
— Ой, прости! Любопытство разыгралось, — виновато улыбаюсь, — и что было дальше?
— В общем, несколько лет нам чудом удавалось сохранять наши поездки в тайне, — продолжал рассказывать Потемкин, — то Палыч прикроет, то кто-то из друзей, а кому-то и вовсе приходилось платить за молчание. Так было, пока один из нас стал играть не по правилам. Мы решили его исключить, но он в ту ночь попал в аварию и немного покалечился. Сломал ногу, ключицу. Потом он сдал нас всех. После разоблачения наша семья переехала из поселка. Многие тогда переехали, — на его лице отразилась неподдельная грусть.
— Все когда-то заканчивается, Мирон, — улавливаю его настроение.
Взгляд падает на чужой телефон в руках.
— Что здесь?
— Фотки. Большинство Палыч оцифровал, чтобы всегда были под рукой. Есть даже видео, но тебе я покажу, только одну самую маленькую папку фотографий. Там их всего двадцать, — слышу взволнованный вздох, — но по ним будет не сложно понять, чем я занимался в молодости.
Потемкин подходит ко мне и контролирует мои действия.
— Эта?
— Да, — кивает он и возвращается на свое место, — будет интересно на тебя посмотреть, как ты на них отреагируешь, — иронически усмехается он.
Листаю фотографии, и уже на второй из меня вырывается:
— О боже!
Машинально поднимаюсь на ноги и иду гулять на лужайку. Увиденное мной на представленных фотографиях, надо переваривать хотя бы чуть подальше от главного объекта.
Ну что сказать, разгульный образ жизни молодежи во всей красе!
Что-то неприличное, что-то шокирующее, но ни одной фотографии, которая бы оставила меня равнодушной.
Мирон практически на всех фото с друзьями из тайного союза. Где-то он моложе, где-то старше, но на всех фото он неисправим!
Вот он с друзьями на концерте рок или панк-группы, явно в пьяном угаре.
На другом фото он лакает воду из фонтана, словно собака, на пару с другими пацанами, а девушки их держат на поводках! Кажется на дальнем плане ЗАГС. Кто-то из компании держит плакат: «Скажи браку: «НЕТ!» Другу посвящается».
А здесь Мирон сидит на ступеньках здания, в котором работают избранные народом люди, с картонной табличкой на груди: «Подайте на пропитание бедному студенту».
На следующем фото молодежь забралась на самую вершину башенной опоры моста и оставила оригинальные надписи.