Мой ректор военной академии

Тур Тереза

– Что случилось?
– поднялась я.

– Мама, - тихо и оскорблено сказал он.
– Как ты могла от нас... от меня отказаться?

– Пашенька, - сама не заметила, как перешла на русский.
– Ты что такое говоришь?

– Нас все считают его сыновьями. Нам запрещено называть тебя мамой. Ты кланяешься нам, как прислуга. Ты решила, что тебе будет выгоднее от нас избавиться в этой Академии?

– Паша, мы скрываемся. И все, что я делаю - диктуется лишь необходимостью выжить. Понимаешь? Мы должны выжить. Ты. Рэм. Я.

– Но это же... унизительно.

–

Возможно. Но это дает шанс.

– И на что ты согласна, чтобы этот самый шанс появился?

– Паша... Остановись. Мы сейчас до многого договоримся, о чем потом пожалеем.

– Я презираю тебя за то, что ты способна так пресмыкаться, - сказал он холодно.
– Что ты способна так расстилаться... Вот скажи, чем ты оплатила то, что лорд Верд взял над нами покровительство? Правда ли все то, что про нашу мать говорят в Академии?

– Не смей!
– голос дрогнул.

– А то что? Госпожа экономка Лиззард... Или уже не просто экономка?

ГЛАВА 13

Если местные жители и удивлялись, увидев бегущую по улице плачущую женщину в изящном синем пальто, то никто ничего не предпринял, чтобы остановить.

А мне... Мне было все равно. Наверное, не стоило бы так бурно реагировать, надо было вспомнить, что Пашка - все-таки подросток и в этом возрасте хамство и свержение авторитетов - дело, в общем-то нормальное - и по возрасту положенное. Что дети вообще - и подростки в особенности - существа безжалостные и хорошо умеющие бить по самому больному... И это опять-таки норма. Но... было так обидно, так больно... Ведь, в моей одинокой жизни, мой сын был самым близким человеком.

Не осталось сил бороться, подстраиваться под обстоятельства, пытаться выкрутиться в тех хитросплетениях, что подготовила жизнь. Было больно. И осталась просто пустота.

Словно в насмешку над моей тоской на меня внимательно посматривало синева неба и яркое солнце, запутавшееся нитями блестящих лучей в золоте листвы. Я внезапно поняла, что стосковалась по серости Питера, по низкому небу, тяжелым облакам - мой город был, в отличие от этого мира - настоящим. Там была настоящей я. Там я знала, кто я такая. Там я знала, как себя вести. Отповедь мерзким "специальным" голосом - и сын бы угомонился. А в этом мире. Где я прислуга. Как-то неожиданно для себя я проявила слабость...

Слезы текли и текли - и все никак не могли уняться. Я уже ругала себя - и чего я расквасилась? Что такого произошло?.. Но успокоиться никак не могла.

В себя я пришла не скоро. Поняла, что не знаю, где я нахожусь. Какой-то сквер в окружении богатых домов с чугунными кружевными заборами.

– Вы оставили шляпку и перчатки в кофейне, - раздался рядом знакомый голос лорда Верда. Недовольный голос.

А мне было как-то все равно...

– Благодарю вас, - сказала я, не думая поворачиваться к нему или подниматься, как было положено мне - его экономке.
– Только не понятно, откуда вы тут взялись...

– Пришел, - миролюбиво объявил милорд

Верд.
– Как только Джон появился в кофейне, то обнаружил, что вы - пропали, а ваш умный сын растерялся и не знает, что делать. Потом пришел Рэм, узнал, что произошло - и дал в ухо Паулю, а бедный Джон был вынужден их разнимать. Потом мой камердинер связался со мной. Он бы совсем в расстроенных чувствах и сообщил, что они вас потеряли и вы бегаете по незнакомому городу в слезах. Я выстроил портал, попал в Роттервик - и отправился вас искать.

– А как вы меня нашли?

– Велика сложность, - рассмеялся он.
– Вы же не исчезнувший наследник герцогства Рэйм... Пара заклинаний - и готово.

Я испугалась, хотя и оценила я комизм ситуации - в Рэме, значит, этого самого наследника не опознали. Уже хлеб!

– Как-то вы чересчур расстроились, - он сел рядом на скамейку и сунул мне в руки шляпку и перчатки.

– Действительно. А то не с чего, - проворчала я. Но надела шляпку, завязала ленты. Натянула перчатки.

– На такие взбрыки подрастающего поколения надо реагировать жестко - это безусловно. Но доводить себя до такого состояния... Не стоит.

– Обидно.

– Обидно. Наверное, от близких не ждешь - поэтому так больно... Поэтому, когда вырастаешь - становиться так стыдно перед своими. Особенно перед мамой.

– Вы хотите сказать, что и вы?..

– Безусловно. Что ж я - подростком не был?
– невесело усмехнулся милорд Верд.
– А в моем случае - еще официально признанным бастардом Его величества. Можете себе представить, как ко мне относились сверстники, вдохновленные их родителями. Спуску я никому не давал. Дрался, дрался, дрался. На шпагах, на кулаках. Магически... Иногда меня накрывало - за что мне все это? Почему я не как все? Понятно, к отцу-императору претензий быть не могло. Поэтому я трепал нервы матери.

– И что она вам отвечала?

– Что за свою любовь к единственному мужчине в ее жизни она ни перед кем, в том числе и передо мной, отчитываться не будет. И что, как бы она меня не любила, разговаривать с ней в таком тоне я не смею.

– И вы не смели?

– Отчего же? Время от времени пробовал. Подростки вообще любят испытывать границы дозволенного. И чем подросток больше любит - тем решительнее он будет прощупывать эту границу.

– Зачем? Он хочет свободы?

– Нет. Он хочет, чтобы ему показали, что мир - нормален, граница есть, и он в безопасности.

– То есть Паша... Пауль нарочно провоцировал меня, чтобы ему указали его место?

– Совершенно верно. Так что приведите себя в порядок - и давайте отправляться домой. Будем объяснять вашему отпрыску, насколько он не прав. Хотя, честно говоря, он уже наказан.

– Что?
– подскочила я.

– Понимаете, когда мне доложили, что вы в слезах выбежали из кофейни и теперь неизвестно где - я разгневался. Отправил детей через портал домой. И наказал.

– Что с моим сыном?

Нет. Я не кричала. Я не истерила. Голос был холоден. Спокоен. И даже как-то деловит. Но в нем была сила.