Мой русский любовник

Нуровская Мария

Занимаю столик в углу бара и покупаю очередную чашку кофе. Несмотря на то что у меня с утра не было во рту маковой росинки, проглотить что-либо я не в состоянии. Этот искусственный покой, завладевший мной изнутри, вовсе не означает, что я не переживаю. Все мышцы у меня напряжены, и так стискивает горло, что я могу пить кофе только маленькими глотками.

Эта поездка к друзьям Александра…

Джордж собирался остаться у профессорской четы на ночь, а поскольку писатель был на машине, то предложил нас подвезти.

— Здесь отличное сообщение с городом, мы прекрасно доедем на электричке, — отказался Александр.

Когда поезд тронулся, верхнее освещение в вагоне чуть притушили. Мы сидели в полумраке, друг против друга. Продолжая говорить

«ты», по пути на станцию я пару раз обратилась к нему на «вы», но он этого не поддержал. Получалось, что брудершафт оставался в силе не только для виду, в присутствии друзей. В какой-то момент у меня вдруг вырвалось такое, отчего я внутренне ужаснулась. Не знаю, что на меня нашло. Возможно, виной тому был выпитый за ужином алкоголь. Или тот его жест. Ну, когда он обнял меня. Я все еще чувствовала тяжесть его руки на своем плече, хотя сейчас мы сидели на расстоянии друг от друга.

— Стены между номерами в отеле тонкие. Я слышала, как вы занимались любовью…

Его лицо тонуло в сумраке, поэтому я не могла увидеть его реакцию. Что касается меня, то я тут же протрезвела.

— А может, я хотел, чтобы ты слышала, — с расстановкой сказал он.

Мы взяли свои ключи на ресепшн, и Александр пропустил меня вперед перед лестницей. Наверно, он думает, как от меня отвязаться, когда мы окажемся на этаже. Как отвязаться от старой бабы, которая пыталась вести себя кокетливо. Сперва выпила с ним на брудершафт, а потом еще эти эротические намеки. Он сказал: «Может, я хотел, чтобы ты слышала». А что ему оставалось сказать?

Во мне росло недовольство собой. Я чувствовала, что веду себя слишком нервозно. В гостиничном холле пожаловалась, как, мол, устала. И что немедленно должна лечь спать, потому что рано утром у меня запланирована встреча в университете. Зато он молчал. Я снова залепетала что-то об усталости. Поблагодарила за приглашение к его друзьям. Было интересно, но теперь пару недель я буду очень занята, поэтому никаких гостей и визитов. Мне надо приналечь на свою научную работу, затем я сюда, собственно, и приехала. А сейчас спать, спать…

— Намекаешь, что сегодня ночью желаешь спать одна, — с иронией констатировал он.

Меня это сбило с толку до такой степени, что я не знала, что ответить. Он пожелал мне спокойной ночи и, не подождав, пока я справлюсь со своей дверью — у меня слегка дрожали руки, я никак не могла попасть ключом в скважину замка, — исчез в своей комнате. «Хам, ну просто хам, — думала я возмущенно. — За кого он меня принимает? Так мне и надо. Зачем мне все это? Какого черта я потащилась с ним за город? Да кто он такой, в конце концов?..»

Заснуть я не могла. Он тоже не спал, ходил по комнате. Один раз я услышала, как опрокинул стул. Что, если вместо того, чтобы вести себя как идиотка, я пригласила бы его к себе?.. Что за безумные мысли! Этот молодой мужчина не вписывался в мою жизнь. Что мне в нем? Слишком уж он ярок рядом с моей неприметностью, даже серостью. Будь я хоть на двадцать лет моложе, пропасть между нами все равно была бы огромна. Впрочем, и любой другой мужчина в моей жизни был бы чем-то из ряда вон выходящим. Я рано это осознала и давно смирилась. Да еще такой мужчина, как он. Даже если бы речь шла об одной-единственной ночи… Нет-нет, это не со мной, с другой женщиной — да, могло быть с более зрелой, настоящей, которая, как и я, впрочем, уже ничего больше не ждала от жизни.

На следующий день около полудня он постучался ко мне.

— Да? Слушаю, — сказала я через дверь.

— Это я, Александр. Юлия, пойдем заморим червячка, поедим что-нибудь, а?

От волнения у меня пересохло в горле, язык перестал слушаться, я не могла выговорить ни слова.

— Извини, занята, готовлюсь к завтрашним занятиям, — наконец выдавила из себя.

Вечер накануне Рождества я провела в кино. До этого все думала, не съездить ли мне на праздники в Польшу, но цена авиабилета перевесила сомнения. Праздники всегда были для меня тяжким испытанием, несмотря на настойчивые Эвины приглашения приехать к ним в сочельник: меня отпугивали посиделки с ее новыми родственниками, нет, не с внуками, а с родителями Гжегожа.

Да и он сам, что тут скрывать. Вот поэтому я и торчала в своей квартире. Эти дни для меня были обычными буднями, заполненными подготовкой к занятиям или чтением. Товарищем моих последних праздников стал поэт Миколай Семп-Сажинский, «подданный неосмотрительной смерти на пороге живота своего». Я писала о нем книгу, и мне особенно запали в душу строчки его эпитафии Зофье Костчанке. Устами Семпа Костчанка говорит о своей мачехе: «От нее я бы лучше могла, чем от матери, добросердия почерпнуть». Как же это перекликалось с моей семейной ситуацией. Моя дочь Эва — с чужими мне людьми, а я сижу одна как перст… Но вообще-то я не ощущала себя одинокой, слишком сильно была поглощена своей собственной жизнью. Обычно вокруг меня всегда было полно людей, даже чересчур много людей, докучающих, не позволяющих мне сосредоточиться на самом важном. На любой телефонный звонок я отвечала с неудовольствием. Но все это было там, дома. Здесь — временное пристанище, гостиница. Почти опустевшая в эти дни.

В кинотеатре, расположенном на городской окраине, шел фильм «На исходе дня» [8] с Энтони Хопкинсом, который я прозевала, когда его показывали в Варшаве. Сидя в практически безлюдном зале, я никак не могла сосредоточиться на действии, хотя картина была отличной. А все потому, что рождественские праздники провожу вдали от дома, среди чужих людей. Когда-то со мной уже было такое, и чувствовала я себя при этом так же паршиво. А на что была бы похожа моя жизнь, если бы наши с Эвой отношения сложились иначе… может, действительно надо было заводить не одного ребенка, а несколько, может, Эва права. Нельзя посвящать себя одному человеку, Эва была для меня семьей… Когда она сказала, что уходит от меня, я предупредила, что обратно не приму.

8

В польском прокате под таким названием шел фильм «The Remains Of the Day» (1993).

— У меня нет ни малейшего желания возвращаться, — отрезала она, хлопнув дверью.

Мы не виделись с ней около полугода, иногда я предпринимала попытки узнать о ней хоть что-нибудь. От ее подруг мне стало известно, что они с гитаристом поженились и сняли однокомнатную квартиру. Как-то раз дочь позвонила и спросила, не могли бы мы увидеться. Эва была на последних месяцах беременности. Пришла спросить, не могу ли я дать им взаймы денег на электропилу. Ее муж основал фирму, не хватает только оборудования. В доказательство дочь показала мне фирменную печать: «Гжегож Яник, фирма „Платан“, лечение и вырубка деревьев».

— Так, значит, теперь ты — пани Яник? Поздравляю, — холодно произнесла я.

Но деньги дала. И он, ее муж, стал взбираться на высокие деревья со страховочной веревкой, совсем как альпинист. Эва сообщила мне, что, к сожалению, дня не проходит, чтобы она не думала о том, что он может не справиться и свалиться с дерева. Она даже готовит себя к этому. Но он любит эту работу. Ничего не поделаешь. А еще они купили деревянную развалюху недалеко от Варшавы, отремонтировали. Вернее, новоиспеченный муж привел дом в порядок в свободное от лазанья по деревьям время. И переехали туда, когда родился их первенец. Я навестила их, чтобы посмотреть домик и внука. При виде «деревянного коттеджа», как его называла Эва, мои ноги подкосились. Это была избушка на курьих ножках, которая при первом же сильном порыве ветра могла развалиться. Крыша в нескольких местах провалилась, окна забиты фанерой, покосившееся крыльцо… в общем, полный кошмар. И они хотели растить тут ребенка! Я не выдержала и предложила Эве (несмотря на то что была свято уверена: если решили жить самостоятельно, то должны справляться со всем сами), чтобы на деньги, которые лежат у меня в банке, они построили себе приличный дом. Я знала, что от меня они бы не приняли такого подарка, и мне пришлось сказать, что эти деньги принадлежат Эве в качестве наследства, оставшегося после прадедушки. Так и произошло: рядом с деревянной «виллой» вырос кирпичный домик, а рассыпавшуюся халупу они разобрали.