Мой русский любовник

Нуровская Мария

Выпили мы с ним какого-то дешевенького вина, после которого у меня слегка закружилась голова. А затем он неуклюже полез мне под юбку. Я не сопротивлялась, с холодной рассудочностью регистрируя все, что со мной происходило. Честно сказать, я этого парня не любила, уже тогда решив для себя, что он мне не нравится. У него были гладкие щеки без намека на мужскую поросль, лишь слегка подернутые пушком. Под носом на верхней губе едва-едва наметились два тонких шнурочка из светлых волосков. Было что-то до ужаса неестественное в том, как я к нему относилась. Меня выводило из терпения, как он возится со своей одеждой: парень запутался ногами в спущенных штанах и чуть не грохнулся на пол. Меня несколько приободрил вид его члена — он был большой и набухший. Я робко дотронулась до него. И очень удивилась тому, что он был покрыт гладкой и нежной на ощупь кожицей. Была в этом определенного рода беззащитность, а я ожидала

брутальности. Знала от подружек, что в первый раз будет больно. И это оказалось правдой. Быть может, потому, что он вел себя так неумело. Взял меня, раздирая все внутри, оглушенный собственным желанием. Похоже, что и у него это было впервые, близость женского тела ошеломила его. Кончил в меня со стоном, превратившимся в какое-то животное поскуливание. Потом обмяк и откинулся на спину рядом со мной в изнеможении. С удивлением я обнаружила, что он заснул. Встала и поплелась в ванную, ощущая внизу живота ноющую боль. Подмываясь, увидела кровь и подумала, что он повредил мне что-то внутри. Больше встречаться с ним я не захотела. К тому же сильно переживала из-за отсутствия месячных. Несмотря на то что парень обещал мне быть осторожным, он забыл об этом. Впрочем, ничего удивительного: опыта у него было примерно столько же, как и у меня.

В конце концов я отправилась к врачу. Когда он спросил, хочу ли я оставить беременность, не знала, что ответить. К материнству я готова не была, но и решиться на убийство зародившейся во мне новой жизни не могла. В душе я надеялась, что эта проблема рассосется сама собой. Каким-нибудь чудесным образом исчезнет, или окажется, что это врачебная ошибка — бывает же такое. Через девять месяцев я родила дочь…

Разрыв с Петром стал окончанием определенного периода в моей жизни. Я ощущала себя настолько неуверенно, что пошла к психоаналитику. Мода на посещение этих специалистов началась еще тогда, когда мои университетские подружки считали посещение кушетки чуть ли не своей святой обязанностью. О зубах заботишься? Чистишь их ежедневно? А как обстоят дела с твоей душой? Так примерно они рассуждали.

— Вы боитесь одиночества? — спросил психоаналитик.

— Нет, — ответила я после недолгого раздумья. — Люблю быть одна и хочу быть одна.

Он покачал головой:

— Никто не любит одиночества. Вы просто решили, что вам лучше быть одной. Ваши отношения с мужчинами плохо начались. В вас это закодировалось, ну, что от мужчин одни только неприятности.

Я довольно скептически отнеслась к его теории. По-моему, я просто не умела жить взрослой жизнью, а может, не хотела. Картины из жизни взрослой женщины, которые я могла наблюдать на примере своей матери, приводили меня в ужас.

Петру я никогда не позволяла оставаться у меня на ночь. Всегда с вечера заказывала ему такси. Одна только мысль, что кто-то будет утром крутиться по дому или плескаться в ванной, вызывала во мне раздражение. Утро я оставляла только для себя, чтобы приготовиться к наступающему дню, собраться с мыслями, наконец, поздороваться с самой собой. Последнее было даже важнее прочего — обычно я просыпалась не в лучшем расположении духа, имея по отношению к себе определенного рода претензии за прошедший день, который, по моему мнению, я не использовала так, как должна была использовать: что-то не сделала, не успела или сделала плохо. А время уходило… Это утекающее сквозь пальцы время было чуть ли не трагедией для меня. Не потому, что я становилась на один день старше, просто трудно было смириться с мыслью о невозможности наверстать упущенное. А сейчас… что со мной происходит… бывает, что я весь день напролет валяюсь в постели, ни о чем не думая. Когда-то это было просто невообразимо. С другой стороны, для меня раньше было столько немыслимых вещей. Иногда я уже не помнила себя прежнюю, ту, до Парижа. Даже мой внешний вид изменился. У меня всегда, сколько себя помню, были длинные волосы. Боже, какая уйма времени уходила на то, чтобы расчесать их и заколоть в пучок! Приходилось вставать на полчаса раньше, чтобы сделать из себя степенную матрону. Я так далеко ушла от той женщины, что перестала ее понимать. Та Юлия создала монастырь, в котором была неумолимой ключницей для самой себя.

Ко мне за столик подсела женщина с очень усталым, серым лицом. Две глубокие складки, идущие от крыльев носа к тонкогубому рту, сильно старят ее. Она пьет кофе, уставившись в одну точку куда-то перед собой. Я бы тоже так выглядела, если бы не познакомилась с Сашей и не узнала о том, что пропустила что-то важное в своей жизни.

Впрочем… проблески такого озарения случались со мной и до этого. Вскоре после приезда в Париж меня пригласила в гости коллега из Сорбонны. Она жила с мужем в очень престижном районе города. У них был шикарный дом. Муж — известный врач,

владелец частной гинекологической клиники. Обворожительный человек, непосредственный, источающий доброту и сердечность. Помню, я подумала тогда, будь со мной рядом такой мужчина, я чувствовала бы себя в безопасности. Я никогда не чувствовала себя защищенной, вечно где-то в воздухе витала угроза, адресованная мне или моей дочке. Может, потому в душе я и была обижена на Эву за то, что она выбрала себе в спутники человека, неспособного обеспечить ей эту защищенность. Ладно, хоть одна из нас должна позаботиться об этом. А Эва сама сказала, что Гжегож в любой момент может сорваться с высокого дерева и убиться насмерть или на всю жизнь остаться калекой…

Но и в моих отношениях с Александром я не чувствовала себя в тихой заводи. Не было никаких гарантий безопасности.

Орли, полдевятого утра

Приближается время вылетов в Женеву, Рим и Брюссель, поэтому бар опустел. Сидевшая недавно рядом со мной женщина обронила перчатку. Я заметила ее на полу возле столика. Не знаю почему, но этот пустяковый эпизод с перчаткой окончательно выбил меня из колеи. Я готова расплакаться. Будто ребенок, потерявшийся в толпе. Так я и ощущаю себя. Брошенным ребенком. А ведь это я спешно паковала чемодан, сбежала, никому ничего не сказав. Он наверняка уже знает об этом. Знает вот уже несколько часов. И причиной моего панического бегства была не она. Я все равно бы ушла. С самого начала знала, что придет такой день, как этот. Не предполагала только, что уходить — это так страшно. Куда страшнее того, что произошло в Реймсе…

После тех резкостей, которые он мне наговорил, мы не виделись несколько дней. Я все еще была благодарна ему: он сказал то, что делало невозможным наше дальнейшее общение. Может, мы и перекинемся когда словом-другим на нейтральную тему, но таких дружеских, близких отношений между нами уже не будет. Оно и к лучшему, иначе для меня это могло бы закончиться трагедией. Даже подумать страшно, что было бы, если б мне пришлось перед ним раздеться…

Я лежала на кровати поверх покрывала и читала заметки к своим лекциям, когда раздался стук в дверь.

— Ты позволишь мне войти?

— Входи.

У него в руках тоже были листочки с записями. Он был одет в свободный свитер серого цвета с растянутым воротом, джинсы и… тапочки на босу ногу. Мне показалось это не совсем приличным. После такого охлаждения в наших отношениях он не должен был являться ко мне без носков!

— Понимаешь, у меня тут одна проблемка возникла… Герой моего повествования, будучи совсем юным и только начав вести дневник, поместил в самом начале народную песню… довольно символичного содержания… вот не знаю, включать ли ее в текст или только упомянуть о ней?

— Покажи-ка.

Он поспешно протянул мне листок.

Вдоль по речке, вдоль да по Казанке Сизый селезень плывет. Вдоль да по бережку, вдоль по крутому Добрый молодец идет. Сам со кудрями, сам со русыми Разговаривает: «Кому, мои кудри, кому, мои русы, Вы достанетесь чесать?» Доставались кудри, доставались русы Старой бабушке чесать. Она не умеет, она не горазда, Только волосы дерет [12] .

12

Старинная русская хороводная песня о выборе невесты.

— Странно, что он записал это в свой дневник, — сказала я.

Александр усмехнулся:

— Он всегда жил в предчувствии смерти.

— Даже в таком молодом возрасте?

— У них это было в крови, у всей семьи.

Я старалась избегать его взгляда.

— Может, пойдем поедим где-нибудь?

Я отрицательно покачала головой, не поднимая на него глаз.

— Не хочешь есть или не хочешь идти со мной? — спросил он задиристо.

— Я занята, надо подготовиться к лекции.