Мой Советский Союз
Шрифт:
Художественные фильмы также составляли важную часть культурного слоя советского ребёнка. Я, естественно, не был исключением. На самом верху пьедестала господствовали “Операция Ы”, “Кавказская Пленница” и “Пес-Барбос”. По силе любви они вполне могли посоперничать с “Ну Погоди” с той лишь разницей, что смотреть их полагалось в кино. “Кавказская пленница” была просмотрена около 20 раз и была заучена практически наизусть.
Поделки Советского кинематографа вроде “Кортика” и Бронзовой птицы” интересовали меня намного меньше, видимо в силу очевидной придуманности описываемых там событий.
Достойными просмотра и последующей любви
Надо сказать, что с советским кинематографом успешно конкурировали продукты кинематографа западного. Главными событиями были, конечно, фильмы про Фантомаса. Мы с восторгом погружались в этот потрясающий мир невероятных погонь и головокружительных трюков, невообразимо элегантного Жана Маре и сногсшибательной красотки Милен Демонжо. И, конечно, над всем этим царил гениальный Луи Де Фюнес в роли комиссара Жюва, источник невероятного обожания и столь же невероятного удовольствия. Мальчишки, воспитанные на строго положительном Дяде Степе и раскрывающем любое преступление майоре Пронине, с огромным удивлением узнавали, что человек в форме может быть смешным и нелепым.
Мы играли в комиссара Жюва и журналиста, которые в наших играх в конце концов ловили Фантомаса. И вот в этом пункте вышла неувязочка. Во всех фильмах о милиции, виденных нами до “Фантомаса”, хорошие дяди в погонах в конце концов непременно настигали нехороших без погон. Того же мы ожидали от иностранного кинопродукта. Увы, нашим надеждам не суждено было оправдаться. Прошел первый фильм, а французские правоохранительные органы были бесконечно далеки от поимки супостата в зеленой маске. Замечательный журналист Фандор в лице Жана Маре бесстрашно раздавал злодеям тумаки и подзатыльники, но и он оказался бессилен. Привычный мир накренился в незнакомую доселе сторону. Души маленьких советских граждан жаждали справедливости.
Новую надежду нам подарило известие о выходе второго фильма с многообещающим названием “Фантомас разбушевался”. Продолжение превзошло все наши ожидания. Стреляющий костыль, третья рука у комиссара Жюва, лежащая в гробу невеста журналиста в качестве приманки, драки, перестрелки, ещё более загадочный и грозный Фантомас – все имелось в этом французском киношедевре. Но увы. Главная интрига осталась нераскрытой и Фантомас опять ушёл от заслуженного наказания, оставив комиссара Жюва с журналистом, а вместе с ними и миллионы советских подростков в состоянии легкой неудовлетворённости с надеждой на справедливую развязку в следующей серии. И она не замедлила появиться!
Называлось это новое киносчастье “Фантомас против Скотленд-Ярда”. Что это за Скотленд-Ярд такой я точно не знал, но представлял себе что-то вроде французского Ильи Муромца, который в самый ответственный момент должен прийти на помощь комиссару Жюву с журналистом, чтобы сообща наконец-то изловить негодяя. На поверку французский богатырь оказался английской полицией, которая к тому же по уму и поворотливости оказалась вполне сравнима с полицией французской. Уже с первых кадров я понял, что Фантомас и на этот раз избежит уголовной ответственности. Фильм подтвердил мои предположения на этот счёт. Более того, он оказался последним в серии и с тех пор я вот уже в течение почти пятидесяти лет жду, что кто-нибудь снимет четвёртую серию про Фантомаса, где он наконец-то понесёт заслуженную
Случались и другие иностранные кинорадости. Много приятных минут доставили “Великолепная семёрка, Лимонадный Джо” и практически все фильмы с Луи де Фюнесом. В-общем, тлетворное влияние Запада ощущалось практически непрерывно.
Важное место в культурном досуге советских детей вообще и меня в частности занимал цирк. Сестра моей бабушки водила дружбу со старшим администратором соответствующего заведения на Цветном Бульваре, поэтому попасть на представления не составляло для нас особого труда. Предметом особой любви были клоуны. Карандаш, Никулин-Шуйдин, Олег Попов – все они относились к категории полубогов и каждое их появление сопровождалось бурей восторгов. Нет, я вполне благосклонно относился к акробатам, канатоходцам и фокусникам, но всё равно ждал появления клоунов.
Лишь один цирковой жанр вызывал у меня стойкое неприятие – дрессированные звери. Это чувство сохранилось и по сей день. Я, например, никак не мог понять, в чём смысл засовывания головы в пасть льву. Почему не ног или скажем, зада дрессировщика? Голова выбрана как часть тела, которую жалко меньше всего? Или так артист сообщал зрителям что мол: “Смотрите, я дурью маюсь, а он всё равно меня не жрёт!”, а зрители при этом должны были хлопать в ладоши и умиляться: “Нет, ну какие оба молодцы!”.
Я бы ещё воспринял строго противоположный сюжет с львиной головой в пасти дрессировщика. Это было бы куда интереснее.! Правда такого аттракциона мне наблюдать не доводилось. Лев животное умное, голову свою ценит и не суёт её куда попало.
Кроме того, для меня осталось совершенно неясным, какая радость медведю играть на гармошке, а мартышке скакать на спине у лошади. Нашли джигита. Я также искренне сочувствовал кошке, которую заставили кататься в юбочке на велосипедике и делать вид, что она именно об этом мечтала всю свою сознательную жизнь.
В общем, несмотря на мою любовь к клоунам, я довольно быстро разочаровался в цирке как в искусстве и более подобные мероприятия не посещал.
Важным аспектом жизни любого советского ребёнка было мороженое. Я и по сей день удивляюсь, как в стране тотального дефицита могло наличествовать столько сортов этого сладкого детского счастья. Не иначе как налаженная система социалистического хозяйствования дала в этом месте загадочный сбой. Богатство вариаций вызывало восторг и кружило голову.
В авангарде выступал простой и скромный пластиковый стаканчик за 7 копеек. Он не претендовал на роль лидера, но нес свою вкусную миссию последовательно и надёжно. За ним следовал уже приобретший некоторый лоск и поэтому из-за всех сил стремящийся в высшее общество компактный пломбирный квадратик за 11. Неподалёку примостились гордящееся своим французским именем крем-брюле за 12 и томное шоколадное за 15, вполне довольное своим местоположением в табели о рангах. По соседству обосновался похожий на карточного валета вафельный стаканчик за 19. Его обуревала мечта свести знакомство с элегантной эскимо на палочке за 20, но эскимо игнорировало его страстные призывы и всё больше поглядывало в сторону огромного, напоминающего директора рынка, пломбира за 48 копеек. Особняком стояло шоколадное по 28. Оно было свёрнуто в трубочку и это придавало ей уверенность в собственной исключительности. И всё это роскошество можно было купить прямо на улице!