Мой темный-претемный властелин
Шрифт:
Каждое слово сопровождает удар. Я корчусь на холодном каменном полу, пытаясь хоть как-то прикрыть живот и голову. И все же острый нос сапога приходится вскользь, разбив мне губу. Повезло. Не уверена, что сумею отрастить новые зубы. Резкая боль от очередного удара в ребро, выбивает из легких воздух.
— Не... Не надо, пожалуйста, тетя…
Кажется, что сегодня я здесь и умру… Может, пускай? Все лучше, чем жить и ждать, когда Танелия снова вцепится мне в волосы и приволочет сюда — в зловонное, кишащее пауками, подземелье.
— Хватит! Прекратите, пожалуйста!
Прошу, не надеясь, что буду услышана, и пропускаю момент, когда все
Пробую подняться. Руки трясутся, пытаюсь сесть, но безуспешно. Тогда, скуля от боли, отползаю к стене. Получается не сразу. То и дело ложусь и отдыхаю, прижимаясь к грязному, жидко устланному прелой соломой полу опухшей щекой. Тетка наказывала меня и раньше. С тех пор как погиб отец не гнушалась применять и розги, но никогда еще не била вот так. Сегодня она лютовала точно тварь из-за Черты, и спасла меня только моя необычайная живучесть.
Цепляясь за неровную кладку ногтями, кое-как села и оперлась спиной на стену, но тут же поняла, идея плохая. Внутри все болит, кожа горит огнем, а кое-где я и вовсе ничего не чувствую, и это пугает больше всего. Голова гудит, точно праздничный колокол на храмовой башне. Во рту пересохло от жажды, но я даже не пытаюсь искать воду. Собачья плошка, в которую мне налили утром разлилась в самом начале экзекуции. Уверена, до утра мне новой не нальют. Со стоном сползаю снова на пол и неловко сворачиваюсь калачиком, моля Пресветлого Аэра послать смерть сейчас, пока никто не видит. По крайней мере, этим я точно досажу тетке.
Лежу долго, но сон не идет. В конце концов перестаю понимать, как давно я здесь. В последний месяц я так часто провожу время в казематах, что лапки пауков, пробегающих по коже, уже не вызывают никаких чувств, кроме равнодушия. Совсем недавно я даже подумывала попробовать их съесть. Читала, что в далекой Айчории не чураются подать на стол жареную саранчу или паукана. В наших подземельях они, кстати, знатные, лохматые, с толстым сочным брюшком. Наверняка они даже сырые не так уж плохи на вкус…
Сон, на удивление реалистичный, оборвался внезапно. Я будто снова пережила те самые ужасные мгновения, и никак не могла поверить, что все позади. Морщась, села и принялась осматриваться. Итак, я снова в подземелье. В той самой камере, где мы с Анаретт клялись на крови помочь друг другу. Но теперь все иначе. На крюке висел фонарь, а на полу стоял кувшин с водой.
— Похоже, чистая, — констатировала я, обращаясь к большому лохматому пауку с полосатыми лапами, который замер посреди камеры, уставившись на меня четырьмя парами глаз.
Паук ожидаемо промолчал, но стоило мне пошевелиться, поспешил убраться подальше. Голова нещадно болела, а тюрбан куда-то пропал. К тому же знатно мутило, и я не раздумывая больше, приложилась кувшину. Принялась жадно глотать прохладную свежую воду, не обращая внимания на струйки, стекающие мне на грудь. С каждым глотком отступала нудящая головная боль, а тело наполнялось бодростью.
Вода.
Тетушка знает, что мне нужна вода, чтобы хорошо себя чувствовать и исцеляться. Еще ребенком я обнаружила в себе этот дар, когда сбитые коленки затягивались, стоило только напиться как следует. С тех пор излюбленным наказанием для меня стала жажда, особенно после трепки. А после
Так было не всегда, да и началось не сразу, но чем старше я становилась, тем сильнее разгоралась ее ненависть, тем изощреннее становились унижения и тем больше находилось поводов наказать меня. А все дело в том, что меня угораздило родиться на минуту раньше своей единокровной сестры. Это мой самый большой проступок по мнению тетки.
Двадцать лет назад все было по-другому: королевство Миртен процветало, люди славили короля, а молодая королева Танелия ждала первенца. Она была счастлива, ведь ее ребенок обретет великую силу, а с ней и истинную власть. Но судьба жестоко подшутила над ней. В ту же роковую ночь начались преждевременные роды у ее сестры Анрелии. Роды были тяжелые, и мама умерла, но все же мой крик раздался мгновением раньше, чем родилась Анаретт. А затем все покатилось в преисподнюю, но это Танелия поняла лишь сутки спустя.
Королева испытала такой удар, от которого так и не смогла оправиться. Дар Аэра перешел не к ее новорожденной дочери, а к ненавистной племяннице. И это значило одно — муж изменял ей с ее же младшей сестрой. Решившись на побег накануне собственного двадцать первого дня рождения, я сломала все ее планы и добавила топлива на костер ее ненависти.
Это был лучший день в моей жизни — двадцать первый день рождения. Я отметила его зеленым яблоком, что сорвала с ветки придорожной яблони. Напилась хрустальной воды из ручья, мгновенно избавившись от усталости и боли в мышцах и стертых пятках. Именно благодаря этой своей особенности, я сумела уйти так далеко. Все шло неплохо, но, к сожалению, я не умела обходиться совсем без сна и отдыха. Очень быстро добравшись до ближайшего приграничного городка, я остановилась на отдых. Эх… Потерпела бы еще немного, и оказалась бы в Аленгории вне досягаемости для горячо любимых родственничков. Но меня выдал хозяин постоялого двора, где я имела неосторожность остановиться, и утром за мной пришла стража.
Глава 16.2
Анделар Рансовье
Раньше, чем открыл глаза, осознал — девчонка предала меня. Невероятно, но ей каким-то образом удалось меня усыпить, да так ловко, что даже темный огонь не справился, и потребовалось время, чтобы вырваться из цепких объятий наведенного сна. Тут-то меня и поджидала вторая проблема — я прикован за растянутые в стороны руки и ноги. Неприятное ощущение. Точно угодил снова в когтистые лапы Мард — развратной сестренки Лавиреля. Под спиной твердый камень, отчего-то совсем мертвый, потерявший связь с местом своего рождения и оттого магически-отрицательный.
Тело все еще наполняла вялость, а темный огонь совсем не отзывался. Странно. Там наверху я едва его сдержал, злясь на предательницу Ренни. А теперь, когда он так нужен, ничего. Совсем.
— Я знаю, что ты не спишь, — раздался насмешливый голос Танелии.
Натянутой струной ситары в нем звенело торжество. Притворяться спящим больше не было смысла, и я открыл глаза. Напряг мышцы, проверяя цепи на прочность.
— Можешь не стараться, все равно ничего не получиться.