Мой товарищ
Шрифт:
— У меня нет образования, — говорю я им.
— А ты подучись.
Я согласился.
Поехал в Брянск, в уездный отдел народного образования. Там поговорили со мною и назначили учителем в родную, ивановичскую школу. Назначили мне годовой испытательный срок и обязали затем экзамен держать.
Так я начал учить ребят в том самом большом классе, где когда-то учился
В это время приехал домой на поправку и Вася Легкий. Его ранили в бою, но окончательно свалил с ног все тот же сыпной тиф.
Я долго сидел у постели Легкого, долго слушал его бред, смотрел, как он мечется, а помочь ему ничем не мог.
Но через неделю Легкий начал поправляться.
Как же я обрадовался, когда он, еле-еле держась на ногах, приплелся ко мне в школу!
— Учишь? — говорит он мне, улыбаясь слабой улыбкой. — Учи, учи, я тебе мешать не буду. Я только хотел взглянуть, какой ты в школе, когда учишь. Нет, что ж, ничего, не хуже Телячьей Головы выглядишь.
Я еще больше обрадовался: раз шутит — жить будет.
Как ни валили тиф и всякие болезни бойцов за свободу, как ни нападал сот всех сторон враг, а Красная Армия сильнее всех оказалась: одну за другой она разбивала вражеские армии; сначала — Юденича, потом — Колчака, за Колчаком — Деникина, за Деникиным и Врангель полетел. И, добив врага, бойцы Красной Армии разошлись по домам, занялись своим обычным делом. Кто у станка на заводе работать опять начал, а кто в деревне за плуг и косу взялся.
Но мне не пришлось уже вернуться к прежним занятиям.
Легкий стал дома хозяйничать, пахать, косить и сеять, иногда уходил на заработки в каменщики вместе с младшим братом, Леником.
А я бросил хозяйство, перестал учить ребят в школе, уехал в Москву, учиться в университете, начал писать рассказы и повести.
В деревню я ездил каждое лето, отдыхал там от городского шума, косил и пахал по-прежнему. И каждый раз встречался с Васей Легким.
Легким называл его теперь только я, по старой привычке и по праву нашей старой дружбы.
Я не знаю, кого в нашей деревне из нашего с ним возраста уважали бы и любили так, как его.
У
Когда мы с ним встречались, самый любимый наш разговор был — вспоминать детство.
Однажды я подарил Васе Легкому свою книжку, которую написал для ребят. Он ее прочел, она ему очень понравилась.
— Слушай, товарищ, отчего ты не напишешь книжку про наше детство?
— Написать-то можно, но больно уж шалили мы тогда, это ведь нехорошо.
— Ну что же что шалили? Шалости эти нам даром не проходили ведь? Мне кажется, интересно будет почитать нашим теперешним ребятам. И пиши не про шалости только наши, а про все. Как мы жили на Ивоте, в казарме, как работали в каменщиках, как лихо приходилось нам в прежнее время. Ребята наши мало что знают о прошлом.
И вот я написал эту книгу и назвал ее «Мой товарищ», в память Васи Легкого.
Вася Легкий, лучший друг моего детства, юности и зрелых годов, погиб на фронте в дни Великой Отечественной войны…
В последний раз я видел его в нашем районном городе Дятькове, когда он вместе с другими нашими одногодками-мужиками уходил в тыл по приказу военкомата. Фронт уже приближался к нашим родным местам, орудия гремели на Десне, а над Дятьковом и Брянском кружили, как коршуны, фашистские самолеты и бомбили нас. Легкий забежал ко мне в редакцию районной газеты «Фокинский рабочий», где в то время я работал.
Мы обнялись с ним в последний раз, и больше уж я не видел его.
Но в сердце моем он будет жить, пока жив я сам, как будет жить он и в сердцах тех, кто знал его, кто работал с ним, кто дорожит родиной так, как умел дорожить ею Легкий.