Мой товарищ

Каманин Федор Георгиевич

И вот лезть в сад к такому человеку… Кого хочешь оторопь возьмет. Но не быть же и трусом, не отказываться же, раз Легкий зовет! Притом и яблоки я очень люблю, они в нашей деревне редкость, садов у нас но густо — на всю деревню всего три сада.

— Я, Тишка, Митька — в сад лезем, Захар, Леник сторожить будут. А ты, Федя, что будешь делать? В сад с нами полезешь или тоже за сторожа будешь? — спрашивает меня Легкий.

Я замялся, но меня выручил Тишка:

— Он пусть тоже сторожит, а то мы еще не знаем его ловкости.

— Это,

пожалуй, верно. А яблок мы и втроем нарвем много, подвязывай только пояса тужее! — командует Легкий, подтягивая пояс и отпуская пазуху.

Тишка с Митькой тоже подвязали пояса потуже и отпустили пазухи.

— По целой мере можно набузовать в такие пазухи, — замечает Митька.

— Ты знаешь, как сторожить? — спрашивает меня Легкий.

— Нет, — отвечаю я.

— Вот, значит, так… Ты будешь стоять там, где я тебя поставлю, и поглядывать по сторонам. Заметишь, кто пойдет, свистни тихонечко два раза. А ежели покажется сам Василий Семеныч, свистни изо всей мочи пять раз. Понял?

— Понял…

— Ну, пошли!

Мы тихо подались на огороды проулком меж Изарковым и Матюшиным дворами.

Сердце у меня стучало отчаянно. Что, если бы моя мать сейчас узнала, где я нахожусь, за какой малиной мы идем! Да она просто убила бы меня!

Леннка Легкий оставил в одном проулке, Захара послал в другой, а меня поставил на дороге, что идет от гумна к дворам. Я присел в коноплянике. Теперь Легкий и Тишка с Митькой смело могли лезть в сад — со всех сторон стояла стража, а Полкан ласково повиливал хвостом, заметив Легкого и выпрашивая у него косточку. Видно было, что Полкан не раз получал от него подачки и привык к нему.

Но было одно место, где никто не стоял, и место было самое опасное: калитка со двора в сад. За нею Легкий сам должен был следить. Ребята быстро разобрали в двух местах частокол и скрылись в саду.

Я бросил свой сторожевой пост и подвинулся ближе к частоколу, чтобы видеть, как они будут рвать яблоки.

Тишка и Митька, точно белки, вскарабкались на высокие старые яблони и быстро начали Трясти их. Яблоки дождем посыпались наземь.

— Довольно, — тихо скомандовал Легкий.

Сам же он рвал только отборные яблоки, на низеньких молодых яблонях, ближе к калитке.

Я замер, еле дышу от страха.

Тишка и Митька живо насбирали по полной пазухе яблок.

— Выходи, — говорит Легкий, а сам расхаживает по саду, как хозяин.

Тишка с Митькой вышли, они еле пролезли в дыру частокола — так у них раздулись пазухи от яблок.

— Легкий, выходи и ты, — говорю я Легкому, боясь, что вот-вот откроется калитка и в сад войдет сам хозяин, грозный для нас Василий Семеныч. Пропал тогда мой товарищ!

Но лучше бы я не говорил этого Легкому. Он нарочно стал расхаживать по саду, чтобы доказать мне, какой он смелый; ходил важно, точно сам хозяин, Василий Семеныч, не спеша, заложив руки за спину.

— Вася, выходи! — умоляю я его.

А он расхаживает, поправляет подпорки под яблонями,

выбирает лучшие яблоки, пробует их, кидает прочь, ежели не нравятся.

— Легкий, будет! — шепчу я ему.

Митька с Тишкой куда-то исчезли, Ленина с Захаром тоже не видать. Меня трясет от страха — боюсь я за Легкого. А он так осмелел, что перестал даже на калитку посматривать. И я, глядя на него, успокоился.

Легкий подошел к частоколу и просунул мне два здоровенных яблока.

— Ешь покамест, а я еще нарву, которые самые хорошие.

— Довольно бы, Легкий…

— Нет, мало…

Он повернулся и обомлел. Я глянул и тоже замер… В калитку входил Василий Семеныч. Он, видно, хорошо позавтракал, разглаживал усы от удовольствия. И даже усмехался.

— А-а-а, гости дорогие к нам пожаловали! Мое почтение, милости просим! — говорит Василий Семеныч улыбаясь.

Но глаза у него загорелись, зубы остро сверкнули под пушистыми усами, и я понял, что Легкому сейчас будет плохо, И Легкий понял это. Он затих, пригнулся, точно заяц, когда тот собирается дать стрекача, и быстро развязал пояс рубашки. Яблоки высыпались все до одного.

— Ну что ж, начнем гостей потчевать… Чем богаты, тем и рады, — говорит Василий Семеныч, ломая высокую, похожую на коноплю крапиву.

Эта крапива самая, по-моему, жгучая…

Но сначала он одним прыжком отрезал путь Легкому к калитке, очутился возле той части частокола, где были проделаны две дыры, так что Легкий теперь был словно мышь в мышеловке.

Наломав порядочный пук крапивы, Василий Семеныч двинулся к Легкому.

И тут началось!..

Будто ласточка порхал Легкий по саду, точно вьюн вился он у яблонь — никак не поймает его Василий Семеныч. Но и Василий Семеныч, нужно сказать правду, шибко бегал. Если бы он не позавтракал плотно, он бы, пожалуй, живо сцапал Легкого…

— Все равно ведь не уйдешь, сдавайся уж лучше сразу, — говорит Василий Семеныч Легкому.

А Легкий молчит, но сдаваться не думает. Он зорко следит за каждым движением Василия Семеныча. Тяжело дышит, глаза горят — ведь это борьба идет, и борьба не шуточная.

А я слежу за ними обоими, и глаз оторвать не могу. Бежать от частокола сил нет, ноги подкосились.

— Сдаешься? — спрашивает Легкого Василий Семеныч. — Сдашься — пороть меньше буду, не сдашься — запорю начисто!

Легкий молчит, только глазами посверкивает.

И они опять заметались по саду.

«Погиб мой товарищ», — думаю я.

Но тут случилось то, чего никто не ожидал: ни я, ни Легкий, ни Василий Семеныч.

Когда Легкий залезал в сад, он дал Полкану хорошую кость. Полкан забрался с нею в малинник и грыз ее с наслаждением. Но вот Василий Семеныч, гоняясь за Легким, неосторожно наступил на кость, и Полкан яростно вцепился хозяину в ногу.

— Полно, дурь, лупи тебя волки! — закричал Василий Семеныч. — На хозяина бросаться, дурак? Подожди же ты у меня, я и с тобою расправлюсь!