Мой встречный ветер
Шрифт:
— Илюшка точно не заскучает. У него всегда есть, чем себя развлечь.
— Хорошо, а у тебя?
На самом деле, мама у нас хорошая. Искренняя. Иногда даже чересчур.
Илья еще не проснулся. Не удивлюсь, если уснул он только пару часов назад… А вот я подскочила в начале восьмого. Летом почему-то вставать рано гораздо легче, чем зимой: нет искушения проспать первую пару, зато есть желание успеть как можно больше полезного и приятного. Если вставать к обеду, день заканчивается слишком быстро.
Когда я проснулась,
— И я найду развлечение, — пожала плечами. — На крайний случай, пойду искать себе работу. Стану бариста — как тебе? Буду варить кофе, готовиться к жизни после института. Видела где-то статистику, что три четверти бариста имеют высшее гуманитарное образование.
— Успеешь еще наработаться, Ника, — мама вздохнула. Поправила длинную светлую челку — сколько себя помню, мама всегда ее носит. Еще у нашей мамы глаза красивенные — зелено-голубые, причем в одном больше голубизны, а в другом зелени. Лучше бы мне, конечно, в генетической лотерее выпали они. — А летом нужно отдыхать.
— А вы с папой пропадаете на работе.
— Дети взрослые, могут сами за собой поухаживать.
— Теперь взрослые, да.
Моя вечная обида. Ничего не могу с собой сделать. Почему-то именно Илья забирал меня с продленки в первом классе, хотя сам пошёл в школу лишь на год раньше меня. Именно Илья ходил на концерты, где участвовал мой коллектив, когда я еще занималась хореографией. Илья помогал мне тащить рюкзак, и с моими обидчиками (которых, к счастью, было немного) разбирался именно он.
Годы шли, а работы у родителей меньше не становилось.
Зато оправданий находилось все больше.
Мама обижается, когда я пытаюсь это обсудить. Говорит, они с папой тратили все свои силы, чтобы обеспечить нам достойную жизнь. Говорит, конечно, же, неправильно. Не особо разбираюсь в психологии, но попытка вызвать чувство вины вместо того, чтобы согласиться с моими словами и признать ошибку — не самое верное решение.
Я должна быть благодарна. И я благодарна.
Но мне всегда слишком их не хватало.
— Хорошо, тогда я спрошу у Илюшки, — не сдавалась мама. — Сегодня вечером.
— И он повторит все то же самое. — Ничуть не сомневалась я. — Может, лучше на выходных вместе сходим куда-нибудь? Я, Илья и вы с папой. Хотя бы в парк. На пару часов.
Несколько секунд мама молча смотрела на меня. А в голове наверняка прокручивала, что же ей нужно обязательно успеть за выходные.
— Подумаем, — ответила она наконец.
Мамины раздумья имеют непредсказуемый результат: она может долго сомневаться, а потом вдруг примет такое решение, которое никто от нее не ожидает. Можно ли это назвать энтропией? В общем, маме нужно загореться, и тогда самым сложным будет не сдвинуть ее с места, а поспеть следом.
С папой в этом плане стабильнее. Надо будет и ему намекнуть на прогулку.
Мы ведь и вправду
Даже, в общем-то, на завтрак: папа встает раньше всех, так что нам в лучшем случае удается застать лишь его уход.
А раньше, когда мы с братцем ещё не были такими взрослыми и самостоятельными, несколько раз он возил нас в горы. То есть, не в горы, конечно — «горы» для нашей местности слово слишком громкое. На холмы. Низенькие, потому что на высокие нужно еще умудриться забраться.
Я-то всегда была трусихой. А вот в Илье иногда просыпается отвага (в комплекте со слабоумием, но это уже не его вина — они абсолютно всегда ходят вместе). Так что он с этих холмиков гонял на лыжах.
Гнал секунд десять, радостно верезжа. Мама за это время двадцать раз успевала схватиться за сердце и дважды — сделать замечание папе. Затем Илья поднимался — раз в тридцать дольше. Щеки у него были красные, как августовские яблоки. Он походил на великого героя-завоевателя.
А я стояла у подножия, смотрела на него, широко открыв рот, и внутри меня ярким пламенем горела мечта.
Хоть что-нибудь
хоть когда-нибудь
покорить.
Состояние творчества — странное состояние. Немного похожее на влюбленность.
Сначала ты держишь все под контролем. Нанизываешь слова, точно бусины на леску, тщательно шлифуешь каждое. Думаешь подолгу над своим следующим шагом. Держишь дистанцию, наблюдая настороженно, не рискуя довериться полностью, держишь свою душу при себе.
Затем происходит переломный момент, его даже осознать не успеваешь. Просто в одно мгновение прежняя твоя версия сменяется новой.
Все начинает происходить само собой, движимое чем-то сверху. Слова проявляются на бумаге; рождаются метафоры, до которых в здравом состоянии еще додуматься нужно. Слетают с языка клятвы и признания, нестерпимо хочется касаться, дарить свет и всегда находиться рядом.
Зато прекращать это безумие не хочется абсолютно.
Но конец его в любом случае наступает.
И остается пустота. Когда внутреннее твое «я» растворилось в этом мире, пронзило его солнечными лучами, а обратно не вернулось, да и не вернется уже никогда.
Потом, спустя время, вспоминаешь всё, что было — перечитываешь слова, перебираешь воспоминания, точно листья в гербарии, красочные, но совсем неживые. И не понимаешь, как могла додуматься до чего-то такого, настолько искреннего?
Пустота, конечно, не вечна.
Всё приходит в норму, абсолютно всё.
Правда, если стихи через время дарят теплые воспоминания, и печаль после них светлая, по той тебе, какой ты когда-то была, то влюбленность чаще всего оставляет после себя тоску, безграничную, как угрюмое серое море. На дне зелеными минералами таится бесконечная обида из-за того, как много сил было потрачено впустую.