Мой встречный ветер
Шрифт:
Над кустами летают шмели, такие толстые, что их можно заметить, даже не приближаясь; они жужжат, каждый себе на уме, но мелодия все равно получается слаженной и гармоничной, будто бы они выступают с ней лето восьмое, а то и девятое. Сколько живут шмели? Переживают ли наши суровые зимы?
А запах…
Здесь стоял просто умопомрачительный запах, который никак не получится вывести искусственно: это были не только пионы, сладкие, но не обжигающие своей приторностью кончик языка; но и запах нагретой солнцем земли, и прилетевшей с деревьев пыльцы, и даже дорожной пыли —
Когда-то давно маме подарили открытку, если ее потереть, она начинала истончать запах роз; и на мгновение мне показалось, будто я вернулась в те детские времена, когда все было так легко и беззаботно, и для счастья хватало открытки, а сейчас счастье складывается из множества компонентов, причем уравнение тут же занулится, если не будет хватать хотя бы одного.
Солнце скрылось за пушистым белым облаком, напоминающим по форме лошадиное лицо, и подсветило ее гриву мягким золотистым светом.
— Год назад тоже ездил так, — вклинился в мою голову голос Ника, и эти его ужасные интонации показались как никогда подходящими, они чудесно вписывались и в шмелиный оркестр, и в шум стремительных машин, и в шелест листьев; ветер разделял одно слово на множество подслоев, одни плыли вверх, к небесам, другие близились к земле, обвивали бутоны пионов. И мне отчего-то необычайно нравилось все то, что происходит вокруг. — А тут мой верный спутник забарахлил вдруг. Решил посмотреть, что с ним вообще. Вижу — едва заметный съезд. Ну, съехал. А тут такое. Тоже был конец июня, все цвело.
Мы плавно шли вперед, вдоль кустов, и я смотрела на цветы, не отрываясь.
— Откуда они здесь? — спросила я.
И мой голос тоже неожиданно хорошо вписался в пространство вокруг, будто этот чудесный сад принял меня за родную.
— Может, скверик какой был. Я так и не нашел таблички. На картах тоже ничего не отмечено. Скорее всего, что-то запланировали, а деньги потратили не по назначению, вот и забросилось все.
— А что в итоге с мотоциклом было? Ничего серьезно?
Я с трудом оторвала взгляд от цветущих кустов и посмотрела на Ника. Глаза у него были такие же невероятно зеленые, как листья на кустах. Удивительная вещь, но я часто замечаю, что в пасмурную погоду голубые глаза будто становятся ярче, сами превращаются в два маленьких солнышка. А его, зеленые, наверное, зависят от солнца прямо пропорционально: чем ярче солнечные лучи, тем насыщеннее их цвет.
— Пакет на трубу намотался. Смешно, что из-за такой мелочи байк может к чертям сломаться.
Он тоже смотрел посмотрел на меня. Остановился вдруг, и я замерла тоже.
— Ты на Илью совсем не похожа.
— Ну да, — я пожала плечами. — Мне до него далеко.
— Может быть, в этом и смысл? Что люди не похожи друг на друга.
— Ну да, ты-то уж точно ни на кого не похож.
Я отвела взгляд первая. И двинулась дальше.
— Как тебе здесь, нравится? — Ник одним шагом преодолел расстояние, для прохождения которого мне понадобилось шагнуть
— Да, нравится.
Я совсем не это хотела получить, когда ввязывалась в подобную авантюру. Но это оказалось куда лучшим вариантом, более полным.
Обида за то, что Ник опоздал на целый час, отошла куда-то на второй план.
И осталась благодарность.
Она расцветала в груди пионом, пока что белоснежным, но с постепенно розовеющими кончиками лепестков…
— Сколько тебе лет? — спросила я вдруг.
То состояние, которое называют вдохновением, было поймано, и я уже никак не могла себя остановить.
— Девятнадцать, — ответил несколько удивленно Ник.
— Я так и думала.
— Это логично. Ну, двадцать исполнится меньше, чем через месяц. А зачем спрашиваешь? Продолжаешь выведывать из меня всю информацию, конфиденциальную и нет?
— Нет, просто подумалось…
— О чем подумалось?
— Да так, метафоры…
— Поделись, интересно.
— Ну… — я притронулась к одному из цветков. Шмель, летающий неподалеку, покосился на меня возмущенно и даже на мгновение жужжать перестал. Еще бы, произошло такое наглое вторжение на его территорию. — Восемнадцать лет — это сирень. Такая вот, нежно-фиолетовая, с тонким ароматом, не слишком смелым, привлекающая внимание, но не затмевающая собой все остальное. Как будто совершающая первые шаги по покорению человеческих душ.
Я покосилась на Ника, чтобы проверить — смеется, нет? Ник не смеялся, даже более того, слушал меня внимательно, и тогда я решилась продолжить:
— А девятнадцать лет — это пионы. Они ярче, и аромат у них насыщеннее, они будто бы желают представить себя во всей красе, а красота у них живая и искренняя, воздушная, вот как этот розовый цвет, расползающийся по лепесткам… Не растворяется, а заполняет собой. Наверное, непонятно объяснила.
— Весьма понятно. Но я даже в далекие времена, когда был гораздо более творческим, чем сейчас, над таким не задумывался. Это интересно. Мне нравится. Двадцать лет в таком случае — какой цветок?
— Пока не знаю, — я пожала плечами. И вновь покраснела. Вообще-то я ожидала, что Ник в лучшем случае никак не отреагирует. А в наиболее вероятном — в очередной раз посмеется. Честно говоря, я не люблю делиться своими такими вот придумками, они только в стихи иногда попадают. Я пробовала, честно, но чаще всего люди меня не понимали, и это, в целом, нормально, ибо у каждого из нас взгляд на мир свой. — Может, пойму вскоре, надо внимательнее за Ильей понаблюдать.
Забегая вперед, могу сказать вот что, —
двадцать лет оказались ромашкой,
но это уже другая история,
и да, она про Илью.
Мы побродили здесь еще немного, каждый думая о своем. Добрели-таки до края пионовых рядов, не такими уж они оказались и бесконечными, как подумалось вначале, просто земля шла под наклоном, вниз.
Создалось ощущение, что каждый думает о своем. Что там творилось в голове Ника, я не знаю, но за себя могу сказать вот что, в моей впервые за долгое время совсем не было никаких мыслей.
Мне просто было хорошо.