Мой встречный ветер

Зарецкая Анастасия

— Как тебе тут?

Пашка смотрел на меня неотрывно, будто и не было ему никакого дела ни до погоды, ни до запахов, ни до гирлянд.

— Мне нравится.

— Надеюсь, этот праздник жизни ненадолго установится… И закончится хотя бы до того, как тут все закроется. Хотя, конечно, в идеале было бы до темноты вернуться домой.

«Ваш заказ готов» — и вот перед Пашкой высокая черная чашка, а передо мной широкая, белая, и сверху — сердце с нечетким контуром.

Я сделала глоток — верхнюю губу покрыл слой молочной пены. Попыталась слизнуть его так, чтобы Пашка

ничего не заметил. Он отвернулся, но только спустя секунду.

— Прости, что я завлекла нас в этот апокалипсис.

Кофе у меня оказался вкусный, даже очень. Мягким бархатом разливался внутри. Рядом с бабушкиным домом рост кедр, ближе к концу августа папа взбирался на него и скидывал шишки, а мы принимали их, как божьи дары. Потом щелкали орехи всей семьей и ещё долго ходили с липкими от смолы руками.

— Меня ничего не смущает, — Пашка пожал плечами.

— Ну да, когда бы мы еще посидели вот так… спрятавшись от дождя за стеклом.

— Осень скоро.

Осенью дожди другие. Моросящие и бесконечные. Капли мелкие и бьют слабо — куда им до летних ливней, подобных потоку стрел с неба? Сейчас можно различить отдельные удары — острая длинная капля бьет по стеклу. Она затем распластывается, медленно ползет вниз, а новые капли беспощадно ударяются в ее тело, сливаются, и уже невозможно понять, где начинается одна капля и заканчивается другая.

И еще — в отличие от осени, летом дожди заканчиваются быстрее. Если судить в среднем, добавил бы Илья. Он-то специалист средних, медиан, еще чего-нибудь.

За чашкой кофе общение шло легче — если не учитывать, что я все время смотрела в окно, боковым зрением отмечая, что Пашка смотрит на меня. Мы обсудили наши работы, как самые настоящие взрослые люди. Я объяснила, чем же таким таинственным занимаюсь. Пашка согласился — и выглядел при этом серьезно, — что контактировать с людьми весьма энергозатратно, а постоянно проверять расписание еще и трудоемко. Я покивала. И как это только мама без меня справлялась?..

А сам он пообещал принести мне нашу местную газету, в которой напечатали его репортаж. До этого Пашкины тексты пару раз появлялись на интернет-ресурсах, и он даже отправлял мне ссылки, но, каюсь, я открывала их, лишь чтобы полистать.

Потом дождь закончился так же резко, как начался. Мощность начала ослабевать, прошла ещё минута — и он сошел на нет, как будто кто-то сдвинул тамблер на «выключение». Я не успела даже с кофе разобраться: молочная пена на дне чашки потрескивала время от времени, когда лопались пузыри. Еще минута — и тучи потянулись в разные стороны, точно кто-то тянет их собачью свору за поводки… Или, быть может, это пастух решил перегнать тучи по другим местам?

Когда я победила пену, выглянуло солнце. Но, само собой, его лучи не могли в одно мгновение исправить все те пакости, что натворил дождь.

— Уже и не погуляем, — заметила я, разглядывая дно чашки. Но никакой кофейной гущи там не было, а жаль — срочно требовалась хоть какая-нибудь подсказка.

— Только если недолго. — Пашка то ли согласился со мной, то ли все-таки нет.

— Просто даже не

знаю, — пожаловалась я, — что бы обсудить такое, чтобы ты во время нашей прогулки не умер от скуки.

— Я не умру от скуки, даже если мне придется молча сидеть рядом с тобой.

— А если стоять? На семинаре у Ивченки…

О, это были легендарные семинары — по визуальной журналистике. Даже само название предмета предполагает, что придется много смотреть. Но проектора в аудитории не было. Мы боролись за перенос пары в нормальную аудиторию — честно, но, видимо, недостаточно энергично, потому что добиться переноса не удалось. Поэтому весь семестр от перемены до перемены стояли возле маленького экранчика — картинки нам показывали на ноутбуке. После физкультуры меньше устаешь.

— Даже тогда. — Мы отсмеялись, и он добавил: — Мне просто нравится находиться рядом с тобой.

Попрощавшись с бариста, мы покинули кофейню.

Воздух пропитался влажностью и свежестью, капельки дождя блестели на листьях хаотично, как рассыпавшиеся хрустальные бусины, и ручейки бежали по тротуарам — хоть сейчас хватай бумагу и складывай белоснежные корабли. А солнце светило по-дурному яркое, будто за несколько предзакатных минут пыталось отыграться за весь пасмурный день. Припекало даже через толстовку, и смотреть прямо было невозможно — только вниз.

Мы направились в сторону института — расходиться — и в этот момент Пашка заметил:

— Я хотел сказать тебе одну вещь.

— Говори, — ответила, и голос сел, хотя я еще не успела понять, что волнуюсь.

— Ника…

Да и сам Пашка, кажется, растерялся на несколько секунд. Но затем настойчиво повторил:

— Ника.

И еще несколько секунд молчания.

— Да?

Он остановился, заставив затормозить и меня. Повернулся в мою сторону, вцепился взглядом во взгляд, и зелень, исходящая из каемки его радужки, будто зашелестела, заволновалась на ветру.

— Ты мне нравишься. Не как друг.

Проговорил на одном дыхании. И плотно сомкнул губы.

— А как?

Всё слилось в одну картину — солнце, воздух, листва, асфальт, кораблики, что и в реальности-то не существуют. Я услышала собственное сердце так отчетливо, будто вынула его из грудной клетки и поднесла к уху подобно морской ракушке.

— Как девушка.

Он отвернулся в сторону. Зажмурил на мгновение глаза.

Я обхватила левую ладонь правой… или правую — левой, не имеет значения, потому что пользы от этого действия не было никакой.

— Паша. — Назвать его так же, как всегда зову в собственной голове, я не осмелилась. — Я очень ценю общение с тобой.

Он кивнул — будто именно такой ответ и ожидал.

— Но, если честно, я не знаю, что и сказать.

Хотя знаю — Ник был прав.

Такой момент, до невозможности личный для нас с Пашкой, а я все равно вспоминаю о Нике.

С куста спорхнула мелкая коричневая птичка, и брызги полетели во все стороны. Неужто сидела в укрытии все это время, пока не закончился дождь? Нужна особая кофейня — для птиц… Чтобы им было, где прятаться от погодных невзгод.