Мой встречный ветер
Шрифт:
Слышала, что выше всего река весной, когда тает снег.
Я спросила, кивнув на нее:
— А эта опора знаешь, как называется по-умному?
На набережной всегда шумно и многолюдно, а здесь — тишина, лишь только машины проносятся над головой и плещется вода.
— А ты знаешь?
— Нет.
Ник хмыкнул:
— Я подумал, хочешь поделиться. — И следом добавил: — Вроде, бык. Промежуточная балка. А главные, те, что по берегам, фермы.
— Забавно. Пасутся на воде?
Неужели он настолько часто бывает здесь, что знает и такие факты? Откуда?
— Выходит, так. Нестандартные быки.
А непосредственно на закат мы все-таки не успели.
Солнце погрузилось в воду совсем ненамного раньше, чем мы оказались на берегу. Его макушка укрылась покрывалом буквально за мгновение до того, как наши ноги коснулись гравия на спуске, совсем незаметном, если смотреть с тротуара.
Солнце ушло, но оставило след.
Невероятно красивое небо.
Совсем не то, розовое, которым я любовалась вечером после концерта.
Но огненное, будто и в самом деле пытается сгореть без остатка. Желтые, оранжевые и красные горизонтальные полосы расчертили его по диагонали. Облака, которые весь день загораживали небо, попрятались где-то, и теперь не видно ни единого.
Проносятся над поверхностью воды силуэты чаек — небрежно вырезанные из небесной ткани лоскуты.
А на наших глазах то ли завершается жизнь, то ли рождается новая. Или же все сразу. Одно перетекает в другое, свет во тьму, а тьма в свет, и каждый раз эта трансформация сопровождается такими яркими вспышками.
— Давно такого не видел, — заметил Ник.
Я и забыла, что он стоит позади; так сильно засмотрелась на небо.
Повернулась к нему со скрещенными руками — это и дополнительная поддержка для бомбера, который норовит соскользнуть с плеч, и защита собственных границ.
Ник оказался совсем рядом. Не дальше, чем в полуметре от меня. Надо смотреть на небо, пока оно такое красивое; или на чаек, пока они не попрятались в гнездах; или на цветы вероники, пока те не отцвели; а он почему-то смотрит мне в глаза.
В такой момент сложнее всего решиться.
Шагнуть вперед, зажмурив глаза; приподнять голову и ткнуться наощупь подобно слепому котёнку. Именно в это мгновение всегда срабатывает магия, ибо ты случайно касаешься того, чего и нужно коснуться.
Если бы я знала Ника чуть лучше — или чуть хуже знала себя, я бы решилась.
Пока смелости моей хватало лишь только на разговоры.
— Почему смотришь так внимательно?
И вновь эта чересчур богатая фантазия — я викторианская леди из знатного рода, которая любит лошадей и книги больше моды и сплетен; волосы у меня длинные, до пояса (как в прошлом году), и собраны в косу, что успела уже порядком растрепаться. Мы стоим на берегу реки, над нами раскинулась ива, а вместо чаек отчего-то лебеди. На мне длинное платье и шаль, в которую я кутаюсь несмотря на летний сезон. А Ник — джентльмен, весьма молодой и привлекательный, но напрочь разочаровавшийся в жизни. Мы стоим друг перед другом, соревнуясь, кто отвернется первым или кто принесет
— Запрещаешь? — спросил Ник.
Вновь снял солнечные очки — и крутит теперь в руках, как будто тоже нуждается в защите, некой стенке, что будет ограждать его от меня. Коктейль-то он допил.
На закате и не различишь, у кого какие глаза. В глазах Ника отражается желто-красное пламя, а вот что он чувствует, я не смогу сказать, даже если сильно захочу.
— Просто интересуюсь, — я пожала плечами.
— Насыщенно погуляли, — вместо ответа заметил Ник.
— Выполнили летний план за одну прогулку.
Он вдруг склонился и в одно мгновение стал куда ближе. Я видела как в замедленной съемке — расцепились его ладони, ключ с замком. В левой остались очки, правая приблизилась к моему лицу. Мазнула по щеке и утонула в волосах.
Я бы тоже сейчас так сильно хотела если не утонуть, то провалиться сквозь землю.
— Застрял листочек, — пояснил Ник. Продолжает следить за моей опрятностью.
Он слегка отодвинулся, и я расслабилась, решив, что на этом закончится наша близость.
Но уже в следующее мгновение Ник обнял меня обеими руками. И теперь щеки коснулись уже не руки, а губы. Интересно, глаза он успел зажмурить? По телу пробежала дрожь, но касание длилось совсем недолго. Ибо я тоже расцепила руки, и бомбер упал с плеч, повиснув в районе талии, на руках Ника.
Интересно, а куда именно он хотел попасть?
Неужели магия сломалась?
Неужели это не моё заветное желание — развернуть голову в правильном направлении, чтобы наши губы все-таки соприкоснулись? Поцеловать его так жадно, будто умираю от недостатка воды. Будто река ни при чём, картонная декорация, а он, именно он — источник целительной влаги?..
Об этом я думала, разворачиваясь и тем самым высвобождаясь из кольца рук. Еще как-то так глупо воскликнула:
— Сейчас упадет на песок!
От песка, на самом деле, избавиться весьма сложно — приходится выметать еще полгода из всяких темных закутков. Как будто песчинки непрерывно делятся: из одной получается две, из двух четыре. Причем чем темнее угол, тем выше скорость их деления.
— Да, — сказал Ник.
Я стояла к нему спиной, прижимая к себе бомбер. Сердце колотилось как бешеное, иной раз даже невпопад — то раньше, чем нужно, то слишком поздно, и даже непонятно, что пугало больше.
— Думаю, совсем скоро на набережной будет наша маршрутка, — добавил он. — Если поспешим, можно успеть.
Обернувшись, я взглянула на него наконец, но вновь не смогла прочитать ничего на его лице.
И вот мы уже смеемся, пытаясь вскарабкаться по гравию на нормальный тротуар — это оказалось куда сложнее, чем спуститься. А потом продолжаем смеяться, когда едва ли не бежим к остановке. Подначиваем друг друга — мол, сейчас опоздаем и вернемся в лучшем случае к часу ночи. Ник возмущается больше всех, у него, оказывается, есть режим. А я авторитетно заявляю, что у студентов не может быть никаких режимов, кроме двух — расслабленного и напряженного (во время сессии).