Мой загадочный двойник

Харвуд Джон

— Это все замечательно, но у меня нет актерского дара.

— Я уверена в обратном. Твой дядя постоянно твердит, что не может обходиться без тебя. Так давай докажем, что он ошибается, поменявшись местами на один день. Я стану тобой: буду упаковывать посылки и присматривать за лавкой. А ты наденешь мое переливчато-синее платье, немного, самую малость, подкрасишь лицо — и я бьюсь об заклад, что даже Шарлотта ничего не заметит.

— Хорошо, давай попробуем, — согласилась я, чувствуя взволнованное сердцебиение. — И что ты готова поставить об заклад?

— А что бы ты хотела получить в случае выигрыша?

Я хотела сказать «твое сердце», но лишь покраснела и поднесла к губам чашку, пытаясь спрятать за ней лицо.

— Возможно, твое желание уже сбылось, —

тихо промолвила Люсия, дотрагиваясь до моего запястья кончиком затянутого в перчатку пальца. — Завтра мы с тобой поменяемся местами и в случае удачи никому ничего не расскажем. Это будет еще одним нашим секретом до поры до времени.

Суббота, 21 октября

Люсия оказалась права: Шарлотта называла меня «мисс Эрден» с самой минуты, как мы спустились. Тетя Вайда часто повторяла, что пудрой, румянами и помадой пользуются лишь глупые и тщеславные женщины, но, когда Люсия наконец разрешила мне посмотреть в зеркало, признаться, я была потрясена увиденным: она сделала мои глаза темней и ярче, брови тоньше, а скулы резче, но навела грим столь искусно, что я не могла взять в толк, как она добилась такого эффекта. Переливчато-синее платье пришлось мне точно впору. Прежде Люсия лишь раз наблюдала, как я укладываю посылки, но сейчас сноровисто выполнила всю работу, не обращая внимания на дядино раздраженное ворчание. Она даже настояла на том, чтобы я отправилась на прогулку во второй половине дня, пока она будет присматривать за лавкой. Я бы предпочла остаться с ней, но она твердо промолвила:

— Нет, Люсия, ты очень великодушна, но все-таки у тебя должен быть досуг.

Мы продолжали изображать друг друга, даже оставаясь наедине, и я испытывала такое удовольствие от происходящего, что поделилась с Люсией своими чувствами, на мгновение выйдя из роли.

— Вот видишь? — живо откликнулась она. — Я же тебе обещала: это и есть чистая радость актерства. Конечно, мы с тобой настолько во всем похожи, что нам легко поменяться местами. А теперь, Люсия…

Когда она упоминает о нашем разительном сходстве, я не возражаю, потому что мне приятно это слышать, но все же я не уверена, что мы с ней во всем похожи. Однако, чем именно мы отличаемся друг от друга, мне непонятно. Люсия по-прежнему остается для меня загадкой — она определенно чего-то недоговаривает, тогда как я с ней предельно откровенна, — и эта ее загадочность восхищает и чарует меня.

Когда подошло время ложиться спать, мы, по обыкновению, обнялись в гостиной у камина — только на сей раз, против обыкновения, она крепко прижалась ко мне и прошептала, почти касаясь губами моего уха:

— Люсия, почему бы тебе не лечь со мной сегодня? Тогда я успокою тебя, если тебе приснится кошмарный сон.

Я уже собиралась воскликнуть: «Ах, Люсия, мне бы очень этого хотелось!» — но вовремя спохватилась, что ведь ответить мне нужно за нее, а не за себя. Сердце у меня упало, слова замерли на языке. Надеется ли она услышать «да»? Или просто мягко укоряет за излишнюю настойчивость? Я осторожно отстранилась от нее. Руки Люсии по-прежнему лежали на моих плечах, на губах играла слабая лукавая улыбка; она пытливо смотрела на меня, как смотрел бы учитель на примерного ученика, запнувшегося при чтении наизусть.

— Спасибо, милая кузина, но я уверена, что сегодня буду спать крепким сном.

Ее улыбка стала шире. Я получила высший балл за ответ, но отказалась от того, чего желала больше всего на свете.

— Доброй ночи, милая кузина, — сказала Люсия, снова притягивая меня к себе, а потом добавила хрипловатым шепотом: — Мы еще сделаем из тебя настоящую актрису. — Легко скользнув губами по моим губам, она повернулась к двери.

Однако, вместо того чтобы направиться к лестнице, Люсия двинулась направо, в сторону моей комнаты, и через несколько секунд я услышала, как открывается и закрывается моя дверь.

Уже спускаясь по лестнице, я вдруг вспомнила про бювар. Ключик висел у меня на шее (Люсия про него не спрашивала,

поскольку я всегда прячу цепочку под платьем), но заперла ли я дневник в бювар и убрала ли последний в ящик стола — или же тетрадь осталась лежать на виду? Может, подняться обратно и проверить? Но если я постучусь, Люсия подумает… В лучшем случае она решит, что мне есть что скрывать от нее. «Ты всегда запирала свой дневник, — сказала я себе. — А не помнишь просто потому, что делаешь это машинально». Я долго топталась на лестнице, безуспешно силясь припомнить, поворачивала ли я сегодня ключик в замке бювара, но потом все-таки с тяжелым сердцем спустилась в спальню Люсии, где почти всю ночь промаялась без сна, то терзаясь сожалением об упущенной возможности (а вдруг она хотела услышать от меня «да» и теперь думает, что я отвергла ее?), то испытывая жестокие муки унижения при мысли, что она читает мой дневник. В конечном счете утром я поднялась позже обычного и обнаружила, что спальня моя пуста, бювар заперт на замок и лежит в ящике стола, а Люсия уже внизу, снова в собственном своем образе, и держится так, будто нам никогда и в голову не приходило выдавать себя друг за друга.

Понедельник, 23 октября

Мистер Ловелл наконец прислал мне ответ с извинениями за задержку: мистер Везерелл перенес очередной удар и по состоянию здоровья полностью отошел от дел, препоручив всех своих клиентов заботам мистера Ловелла. Письмо доставили, когда мы с Люсией завтракали; она с живым нетерпением наблюдала за мной, пока я вскрывала конверт, но лицо у нее вытянулось от разочарования, едва я принялась читать вслух:

«К глубокому моему сожалению, распоряжения вашей покойной матери решительно воспрещают мне передавать вам пакет по вашей просьбе. Вы говорите, что в силу неких вновь возникших обстоятельств вам стало жизненно необходимо увидеть все прочие бумаги; позвольте осведомиться, о какого рода обстоятельствах идет речь? Следует добавить, что оставшаяся часть вашего наследства состоит из единственного запечатанного пакета. Помимо того, что в нем лежат какие-то бумаги или документы, я ничего не могу сказать о его содержимом. Пожалуй, я не нарушу воли моей доверительницы, если сообщу вам, что в случае вашей смерти — или неких иных событий, разглашать характер которых мне строго возбранено, — пакет надлежит уничтожить не вскрывая. Коли у вас имеются какие-либо распоряжения на любой другой предмет, я почту за честь оные выполнить…»

— Глупо было надеяться, — вздохнула Люсия с таким горестным видом, что у меня сердце сжалось от жалости.

— Не отчаивайся, Люсия. Ты обязательно увидишь бумаги, даже если для этого мне придется нанять грабителя, чтоб выкрал пакет из конторы мистера Ловелла. Впрочем, услуги грабителя нам не потребуются; ты же сама видишь, мой поверенный понемногу сдает позиции. Он уже просит уточнить, какие «вновь возникшие обстоятельства» я имею в виду, а это явный намек. Люсия, нам непременно надо написать мистеру Ловеллу о нашем с тобой знакомстве — уверена, оно имеет самое прямое отношение к условию, оговоренному в завещании.

— Может статься, ты и права, — согласилась Люсия, — но я предпочла бы лично встретиться с ним… хотелось бы убедиться, что он человек благоразумный и умеет хранить молчание.

— Так давай съездим к нему в Плимут.

— Но твой дядя… он страшно расстроится.

— Дяде Джозайе скоро предстоит вообще обходиться без нас.

— Но нельзя же так сразу; ты должна подготовить старика и сообщить о своем решении деликатно, ради собственного же спокойствия. А что подразумевает мистер Ловелл под «некими иными событиями»? Возможно, твоя матушка распорядилась уничтожить пакет в случае, если о нем будет спрашивать кто-то, кроме тебя… И есть еще один способ. Какой смысл пользоваться услугами поверенного, проживающего в Плимуте? Почему бы не найти юриста здесь, в Лондоне, и не попросить мистера Ловелла переслать пакет ему? Нового человека будет гораздо проще убедить.