Моя безумная фантазия
Шрифт:
Она не хотела быть храброй, не хотела умирать. Но она лежала связанная на полу в коптильне. Дым разъедал глаза, голова раскалывалась от удара Сесили. Пожалуй, у нее мало надежды остаться в живых.
Если бы только она не выскочила из экипажа! Если бы у нее хватило разума подумать. Если бы знала, какой ужас ее ожидает. Если бы только не отправилась искать свою семью. Не села бы в фургон того фермера. Не поддалась бы очарованию человека с искрой боли в глазах. Если бы только не полюбила его — его смех, улыбку, дразнящий взгляд. Если бы только, если бы,
Интересно, разум теряют постепенно, по капле?..
Сотрясение пола она ощутила щекой раньше, чем услышала топот бегущих ног. Дверь открылась, вспышка серого света ворвалась в освещенную свечами комнатку. Тысячи ощущений птицами забились в мозгу, прежде чем воздух прорезал крик.
Визгливый женский вопль, животный крик бессильной ярости. Арчер повернулся на звук, не готовый к нападению Сесили Моршем, которую с трудом можно было узнать.
Она, ощерясь, бросилась на него, вооруженная крюком. Первый удар пришелся по плечу, второй зацепил шею: крюк впился в кожу. Сент-Джон почувствовал, как хлынула кровь, но только на секунду подумал о размере раны, потому что взглянул вниз и увидел скорчившуюся в углу Мэри-Кейт. Ее расширенных от ужаса глаз оказалось достаточно, чтобы он, забыв о боли, повернулся к Сесили.
Через мгновение позади него появилась Берии, которую оттолкнул с дороги рослый мускулистый лакей. Питер схватил Сесили за руки, ему почти удалось скрутить ее, когда она как животное, вцепилась зубами в его кисть. От боли и неожиданности Питер выпустил безумную. Сесили обеими руками схватила крюк, подняла его над головой и кинулась на Арчера.
А его взгляд остановился на освещенной свечами Алисе, застывшей в позе вечной мольбы.
Мэри-Кейт увидела, как замер Арчер. Она едва дышала; от страха в жилах у нее стыла кровь. Из-за кляпа Меэри-Кейт не могла предупредить возлюбленного и только слабо стонала.
— Арчер!
Предостерегающий крик Берни раздался, когда железный крюк с неумолимой силой начал опускаться на Арчера. Нереальная, замедленная картина неотвратимого несчастья. Сесили, вооруженная безумием и решимостью; Арчер, неспособный двинуться и освободиться от паралича мысли и действия…
Берни нагнулась, выхватила нож, который всегда носила привязанным к лодыжке, и метнула его. Он воткнулся в корсет благопристойного платья Сесили, по рукоятку погрузившись в пульсирующее сердце безумной. Сесили рухнула на пол у их ног, по-прежнему судорожно цепляясь за железный крюк.
На ее лице разлилось выражение покоя, на губах появилась улыбка; она издала что-то вроде смешка. Никто не узнал, что она сказала. Это могло быть проклятие, благословение, предостережение. Раздался только предсмертный хрип.
Глава 40
— Как великодушно с твоей стороны, Бернадетт, — сказал Сэмюел, — что ты позволила похоронить Джеймса рядом с Алисой в усыпальнице Сент-Джонов!
Берни только улыбнулась. Да и что она могла ответить? Фамильный склеп казался вполне подходящим приютом для возлюбленных. Она так и сказала Арчеру,
Она стояла рядом с Сэмюелом, поодаль от собравшихся на похороны соседей, одетых в черное. Шепот вился, как дым, собирался в углах и ускользал через дверь. Все приглашенные на трапезу, которая последовала за церемонией погребения, были весьма уважаемыми людьми. Траур лишь усиливал сияние жизни, исходившее от их лиц.
Берни протянула руку в сторону одного из бесчисленных слуг, и в ней появился новый бокал с вином. Волшебное, ненавязчивое гостеприимство Сандерхерста. Достигнутое, однако, несколькими часами подготовки.
— Как мог случиться подобный ужас, а я ничего не знал? — сокрушался Сэмюел. — Разве я не должен был увидеть или почувствовать это?
Он обратил к ней воспаленные глаза. Бернадетт Сент-Джон положила ладонь Сэмюелу на плечо. Он сильно постарел, а за последние дни совсем сдал У Сэмюела появилось брюшко — верный знак того, что слишком много лет прошло с того дня, когда она со слезами на глазах прощалась — с ним. Его бакенбарды отливали серебром, вокруг глаз залегли морщинки. Годы не пощадили его.
— Сесили преступила основные законы любой веры, Сэмюел. Прощение, надежду, раскаяние, любовь.
— Но это же был ее ребенок! Убить собственного ребенка! Как мне жить, Бернадетт, если я не смог защитить Алису?
— Мы все в этом виноваты. Сэмюел.
— Это наказание, Берни, за то, что я ее не любил? Она была женщиной, которую нелегко было любить.
Он посмотрел на Бернадетт глазами, полными надежды. Просил отпущения грехов? У нее не было ответов на его вопросы. Да и у кого они были?..
В такое время лучше молчать. Ее подарок ему — молчание, время, чтобы снять с себя бремя вины, произнести слова, которые он, возможно, никогда больше не повторит.
— Думаешь, она знала, что я сожалею о нашем браке? «О, Сэмюел, довольно об этом!»
— Ведь это теперь не важно, не так ли?
— Я принял тогда неверное решение. Все было бы по-другому, женись я на любой другой женщине. Алиса не родилась бы только для того, чтобы умереть от руки своей матери. А бедный Джеймс стал бы известным музыкантом.
Было невыносимо видеть, как горбится перед ней этот гордый человек. Казалось, он почувствовал ее жалость, потому что наконец выпрямился и сделал большой глоток из своего бокала.
— Ты счастлива, Берни? Судьба оказалась к тебе благосклонна? — Он устремил на нее пристальный взгляд.
— Я привыкла жить как живу, Сэмюел. Я отличаюсь от остальных людей, но с другой стороны, все мы, так или иначе, отличаемся друг от друга.
— Ты всегда себя знала, Берни. Я завидовал тебе в этом.
— Этому искусству я училась много лет, Сэмюел. Это не так легко, как кажется. Я очень многое в себе изменила.