Моя безупречная жизнь
Шрифт:
Наверное, я сказала это слишком резко, потому что Джеймс сразу напрягся.
– Ну извини, – проговорил он. – Я просто хотел прояснить детали.
– Послушай, я тебе рассказала все, что знаю, и мне непонятно, почему ты продолжаешь задавать эти вопросы.
– Потому что это не укладывается в голове. Я… я просто не могу представить, что твой папа так поступил. Он не мог. Я поговорил с родителями, они тоже в это не верят.
– Чего ты от меня-то ждешь? Я должна сказать, что ты прав и мой отец не виноват, что это все прикрытие
– Нет, но согласись, в этом деле слишком много несоответствий. Разве тебе не любопытно?
– Мне не любопытно, – сказала я. – Это ведь не какая-то там история, за которой я наблюдаю издалека. А моя жизнь. Могу ли я поверить в случившееся? Нет. И тем не менее на всех каналах, на всех сайтах, в каждой социальной сети крутится видео с места происшествия. Так что, пожалуйста, перестань меня расспрашивать, ладно?
– Ладно, – сказал он. – Ладно.
Но не перестал. Он просто не мог ничего с собой поделать. Все наши разговоры так или иначе возвращались к папе, к той ночи, к вопросам без ответов. Джеймс наблюдал за мной, прокручивал факты в своей голове, все ближе и ближе подбираясь к истине. Дома я слышала, как моя мама ведет похожие разговоры с мамой Джеймса. Слишком много вопросов и так мало исчерпывающих ответов.
– Я посмотрел по карте, где твой папа, по его словам, находился той ночью, – сказал Джеймс, – и опять ничего не сходится. Чтобы добраться от парка до вашего дома, не нужно ехать по той дороге. Так как он там оказался?
У меня сжалось горло.
– Ты можешь хотя бы сейчас перестать разыгрывать из себя репортера? Почему ты все время заставляешь меня вспоминать об этом?
– Я не заставляю тебя вспоминать. Я просто задаю вопросы.
– Зачем? Чтобы потом написать статью?
– Конечно нет. Как тебе такое в голову пришло?
– Не знаю. Почему тебя так интересует эта тема?
– А почему она не интересует тебя? – спросил Джеймс.
– Нам все уже известно. Нет там никакого второго дна. Просто грустная история.
– Что с тобой? – спросил Джеймс, глядя на меня как на незнакомку. – Почему ты ведешь себя так, будто мы – по разные стороны баррикад?
Я сглотнула.
– Ничего подобного. Я просто прошу тебя прекратить.
– Что прекратить? Звонить тебе, чтобы узнать, как у тебя дела, даже теперь, когда ты больше не отвечаешь мне и не перезваниваешь? Обсуждать с тобой серьезное происшествие, которое перевернуло всю твою жизнь? Ты правда хочешь, чтобы я делал вид, будто ничего не происходит, и спрашивал, какие передачи ты смотришь по телевизору?
– Я хочу, чтобы ты перестал изображать из себя того, кем не являешься. Ты не репортер, а просто позер, который задает слишком много вопросов. Я не прошу тебя решать эту проблему для меня. Она неразрешима.
– Позер? – переспросил Джеймс. – Чего-чего?
Я была вынуждена так поступить. Мне надо было его оттолкнуть.
–
Он совсем близко подошел к разгадке.
– Просто… просто это слишком. После всего, что было, это выше моих сил.
– Что?
Правда билась о мои ребра, стремясь вырваться наружу. Я хотела ему рассказать. Хотела безумно. Но как он дальше сможет дружить со мной, насквозь прогнившей изнутри? Как я смогу дружить с ним, скрывая правду? Да разве я смогу утаить от него что-нибудь?
Я запихнула вещи в сумку, не смея посмотреть Джеймсу в глаза: мне казалось, что, встретившись со мной взглядом, он сразу обо всем догадается.
– Я больше не могу об этом говорить. Мне… мне надо побыть наедине с собой какое-то время.
– Хана, я всегда буду на твоей стороне, разве ты не понимаешь?
Я отвернулась, чтобы не видеть его лицо.
– Мне надо идти, – сказала я. – Извини.
– Так это была ты? – спросил Джеймс.
Мы снова вернулись в настоящее. Сидели в машине напротив дома Колина после того, как я подкинула ему мешок с деньгами. В телефоне висели сообщения от Три, оставшиеся без ответа. Мотор был выключен, и от холода мое тело покрылось гусиной кожей. Я обхватила себя за плечи, жалея, что не могу сбежать от самой себя.
– Ты вела машину той ночью, – продолжил Джеймс. – Ты скрылась с места преступления?
– Я испугалась. Подумала, что врезалась в статую. Я не знала.
– Ты просто развернулась и уехала? Не вышла из машины, не проверила? Почему ты не проверила?
– Тебе не приходит в голову, что я спрашивала себя об этом тысячу раз? Это была ошибка. Я не хотела никому навредить.
– Из-за тебя я думал, что сделал что-то не так, – сказал он.
– Ты задавал слишком много вопросов. – Я говорила умоляющим голосом, пытаясь достучаться до него.
– И поэтому ты так легко положила конец нашей дружбе?
– Я не могла тебе врать.
– Ты врала мне все это время.
– А что я могла поделать?
– Не знаю. – Он изумленно уставился на меня. – Сказать правду?
Джеймс всегда считал, что в любой ситуации нужно говорить правду. Он откинулся на спинку сиденья, не в силах справиться с негодованием.
– Я не такая, как ты, – сказала я дрожащим голосом. – Я не хорошая и не всегда знаю, как поступить правильно или как решиться сказать правду.
Я коснулась его руки, но он отдернул ладонь словно от удара током.
– А как же твой папа?
Нет.
Он пытался поймать мой взгляд, чтобы прочитать в нем ответ.
– Твой папа, – повторил Джеймс.
У меня задрожали губы. Это была последняя ложь, в которой я не осмеливалась себе признаться.
– Пожалуйста, не спрашивай о нем, – прошептала я.
Джеймс не обратил внимания на мою просьбу.
– Ведь все это время он сидел в тюрьме?
Но я же умоляла его.