Моя чужая семья

Устинова София

Но со стороны…

Звонок в домофон.

А вот и моя конкурентка — “готовая еда”.

Пока Орлов идёт, чтобы забрать свой заказ, я ухмыляюсь, представляя, как это будет… весело.

Лёша возвращается с пакетом, откуда достаёт запакованные в фольгу коробочки, как я и предполагала.

Вок! Салат в пластиковом контейнере — кажется, “Греческий”, но вполне вероятно, что “Цезарь”.

Кесадия.

Браво!

— Не знаю, как ты это сделала, —

наконец, произносит Орлов, — но если ты считаешь, что это что-то изменит… очень ошибаешься.

Это он так меня приспускает на землю или себя пытается удержаться от падения?

Будет есть и не подавится?

Орлов открывает свои отвратительные коробочки с отвратительной пищей.

Ну-ну… Ешь, ешь…

Я же не остановлюсь на одном ужине, я тоэтимпитаться не намерена.

Я намеренатрахатьтвой мозг каждый божий день!

Примерно за этим Лада меня сюда и направила. По крайней мере «трахать» в её просьбе точно звучало!

— Вторую лекцию? — скучающе интересуюсь, игнорируя его вопрос, только первая заканчивается.

— Нет спасибо, хочется чего-то… попроще! — бурчит Орлов, по виду, слегка рассторенный, что не произвёл на меня желаемый эффект.

— Как хочешь, — равнодушно жму плечами и радостно жду, когда он включит какую-нибудь чепуху, лишь бы показать мне… что? Моё место?

Немоё,милый друг.

Ладно!

Но тебе это знать совсем не обязательно.

Мою посуду.

Орлов вновь сидит по другую сторону кухонного островка. И вновь ощущаю его въедливый взгляд. Да так, что кожа зудит, словно на неё капает слабая кислота.

— Есть посудомойка, если не знала, — слышу за спиной и вздрагиваю.

Я в курсе такой кухонной магии, как посудомойка, и тарелки уже там, но вот сковородки и ножи лучше всё-таки мыть вручную.

— Ой, правда? — парирую с наигранным удивлением. — А я думаю, почему на ней до сих пор плёнка? Даже её сорвала, — звучит двояко, но я и правда лишила всю технику девственности сегодня.

Хочется спросить: неужели вы не мыли посуду раньше?

Как так? Есть из контейнеров неудобно!

— Уборщица придёт утром, — жмёт плечами Орлов, будто отвечая на мой немой вопрос.

— Я в курсе, — на всякий случай сообщаю.

Вытираю раковину, как мама нас всегда учила, и ставлю сковороду в сушку.

— К каким таким родственникам ты ездила? — неожиданно для меня меняет тему Алексей, облокачивается обеими руками о стол и продолжает пилить тяжёлым, требовательным взглядом.

— Тётка, — спокойно вру.

Сегодня пока стояла в пробках, придумала ложь на любую мелочь, к которой можно прицепиться.

— Троюродная или типа того. Они с мамой были в детстве близки, а потом как-то жизнь раскидала… — Делаю паузу, чтобы

рассказ не звучал слишком уж отрепетированно и подробно, будто оправдываюсь.

— Откуда она? Ты же вроде говорила, у тебя никого нет!

— И не было. Вернее я не общалась! Не знаю, как она меня нашла, если честно… Но нашла и позвонила.

— И что ей нужно?

— Отгадай, — тяжко хмыкаю я, и этот жест получается органичным, ведь говорю правду.

Родственница нагрянула!

И не просто так — нужда заставила!

— У неё проблемы, и я решила скататься, посмотреть как живут единственные “родственники”, — изображаю кавычки пальцами, как бы намекая, что сама сознаю сколь дальнее и условное это родство.

Орлов кивает, будто всё понимает и становится как-то спокойнее.

Мне кажется, что у каждого богатого человека, должны быть дальние тётки-дядьки, которым вмиг становится нужна помощь. Так… по мелочи. И я не думаю, что богачи всем подряд помогают, иначе таковыми бы уже и не являлись. На случай, если у Орлова предубеждение к таким историям, стараюсь говорить отрешённо, но печально. Без фанатизма и “слепой веры”.

— Что-то серьёзное? — интересуется Алексей.

— Дочка болеет, — роняю быстрее, чем думаю о последствиях. Мне некогда рассчитывать насколько это провально, но солгать сейчас так легко, что прямо манит. — Моя… выходит что сестра. И тётка набрала кредитов за последние годы, просто… я не знаю каким чудом ей вообще их одобряли. Бешеные долги, а скоро новая оплата за лечение.

— Что за лечение? — то ли не верит, и хочет поймать на лжи, то ли и правда интересуется.

Наливаю себе бокал, достаю нарезку из качественного, дорогого сыра и ставлю между нами.

В приглушённом свете кухни, с вином, это всё чертовски семейно, а история будет полна подробностей… ведь я не солгу! Лишь чуть-чуть искажу факты.

Орлов поверит каждому слову!

— Девочка… перенесла лейкемию. Лечение дало осложнения на другие органы. У неё была операция на почке, несколько сложных комплексов терапии. Сейчас ремиссия, но…по словам тётки, — вставляю это почаще, чтобы не выглядеть слишком сведущей, не показать, чтосамавсё пережила вместе с этим ребёнком. — Самое страшное слово в их жизни “реабилитация”.

— За рубежом? — не столько со знанием дела, сколько с сочувствием, уточняет Орлов.

— Да. За рубежом. Санаторий для онкобольных детей, где занимаются и почками, и общим состоянием ребёнка и всем подряд. У неё каждый раз что-то новое, организм медленно приходит в себя.

— А разве государство не помогает? — резонно уточняет Алексей.

— Насколько я поняла, государство даёт путёвки, но их сложно получить и плюс дорога, визы. В общем всё сложно, когда у тебя нет денег от слова совсем.