Моя чужая семья
Шрифт:
Подаюсь назад, ударяясь ягодицами о его… лобок? Живот? Понятия не имею куда попадаю, но тешу себя надеждой, что сделала больно и меня вот-вот отпустят.
В очередной раз, могу сказать себе: “Увы!”. Член таким колом стоит, что только в сторону качается и моё движение кажется не атакой, а любовной игрой. И Орлову это нравится.
— Да, малышка, ты всё-таки развязная штучка, — хрипло, шумно дыша. Одной рукой гладит меня между ног, к моему удивлению… уже даже почти нежно. Вторую кладёт на мою напряжённую
Путаюсь в мыслях и чувствах, но скорее «да», чем «нет». Должно. Если отрешиться от обстоятельств и жестокой прилюдии, углубиться в теорию и просто представить, что рядом кто-то другой… да. Эти прикосновения приятны, Орлов меняет темп и больше не терзает, почти ласкает. Не будь я напугана, не подступай к горлу то и дело волна отвращения, начни он сэтого, я бы может даже получала удовольствие и даже каплю возбуждения.
Прислушиваюсь к себе… И уже себя почти ненавижу!
Расслабляюсь. Это то что нужно. Просто забыть о диких поцелуях-укусах, о жестоких и неприятных шлепках, грубых пальцах. Вот сейчас всё начинается. И я с каким-то приятным человеком, и он гладит мою грудь, касается лобка. Осторожно и почти нежно.
Его ладонь идеально облегает крупное полушарие, ровно так как нужно. Он с интересом и жадностью изучает моё тело. Жалит шею поцелуями, укусами, вызывая дрожь.
Я не с ним… с кем-то другим.
По телу начинают проносится жаркие волны, которых не помнила, но которые горячат плоть.
В голове начинает нарастать набат. Перед глазами летят мухи. Упираюсь в стену только руками и лбом, прогнув зад так, чтобы плотно прилегать к телу Алексея.
Со мной что-то странное происходит — боль и отторжение уходят. Я смогла уйти в другую реальность, смогла!
Нет, то что происходит — неправильно, всё-ещё по-животному грубо. И этонеприятно, но уже не больно, и не мерзко, как вначале. Теперь уже можно терпеть!
Поэтому рычу в ответ на каждое его движение. Скоро это закончится… нужно просто потерпеть!
Он снова бьёт по моей ягодице и наваждение рассыпается. Орлов с глухим стоном наслаждения проводит влажными пальцами по моим половым губам, потому что вопреки собственным предрассудкам и желаниям, пусть самую каплю, но возбудилась, и этого ему достаточно.
Он не намерен больше ждать и “разогревать” меня как следует.
Вместо пальцев в меня упирается член…
Одно движение.
Один его рык.
Один мой крик.
И Орлов во мне.
Сжимает мою талию обеими руками и тянет на себя,
Почти сразу возбуждение проходит. Вновь становится больно. Он такой большой… а у меня внутри так тесно и сухо. Но он будто не замечает, что я опять вне игры. Заходится резкими толчками, вколачиваясь всё глубже и глубже,
Внутри резь и зуд — будто сотня крохотных лезвий коснулась кожи. Неглубоко, по поверхности, но ощутимо.
Он меня почти разрывает…
Скользит не выходя и толкается обратно!
Глотаю стон боли. Орлов в пылу похоти, рычит. Тискает мою плоть и двигается во мне, а я молюсь, чтобы это быстрее кончилось.
Вода из душа смешивается со слезами, но я не позволяю себе позорно всхлипывать — держусь.
Кусаю себя то за щёку. То жую губы. Проклиная тот день, когда согласилась заменить сестру! И её ругаю... Неужели ей нравилось вот так?..
У стены! Грубо, жестко… без чувств, нежных ласк, слов о любви?
Как же так?..
Что же это за любовь, когда губы болят, грудь болит, промежность в огне — всё тело стонет, и не от удовольствия!
На моё спасение Орлов быстро кончает.
Не тянет долго, и после даже мягким поцелуем не одаривает. Наоборот:
— Ты и твои закидоны становитесь невыносимы, — бросает он напоследок, больно кусая меня за плечо, и с тихим рычащим смехом выходит из душа.
Только остаюсь одна… наедине с ошмётками чувств и мыслей, точно притоптанная в грязь, оседаю на пол и прижимаюсь спиной к нагретой от воды стене.
Ничего не понимая, смотрю на дрожащие ноги и сперму, стекающую по бёдрам.
Липкую. Мутную…
Даже коснуться противно!
Промежность так горит, будто я снова лишилась девственности.
И если так будет каждый половой акт — проще повеситься!
Боже! Забеременеть бы побыстрее, чтобы это всё закончилось…
Выползаю из ванной — в теле невероятная ломота и отголоски боли: физической… моральной?
Наверное, и той и другой, потому что назвать случившееся «занятием любовью» язык не повернётся. Скорее уж — «домашнее насилие», а я к такому не привыкла!
Иду, не боясь появления Орлова. В квартире тихо.
Я слышала, сидя на холодном кафеле в ванной, как он уходил. Как гудели и бренчали, распахиваясь, двери лифта. Алексаей даже крикнул: “Буду завтра!”, а я сделала вид, что не расслышала.
Мне нужна передышка, и я её получаю.
Плетусь в спальню, как побитая, и только пройдя половину пути, беру себя в руки: нельзя себя жалеть! Всякий раз, когда даёшь слабину, потом пападаешь в настоящий омут самолечения и лелеяния собственной боли.