Моя еврейская бабушка (сборник)
Шрифт:
А в новой шубе и да в сапожках не придешь же в старую квартиру, придется ремонт делать. Не какой-то там косметический, а настоящий, с размахом. С ремонтом управишься, придется мебель менять, кровать, постельное белье. Да что там мебель, постель – город придется сменить! В новых черевичках лучше в Москву, да не куда-нибудь, а прямиком на Арбат, и чтобы квартирка там была по уму, и мебелишка итальянская.
О, Господи, я уже почти на миллион долларов попала!.. С другой стороны, на фига мне столица, это ж почти деревня Разгуляево Ленинградской области, ну, или, там Разметелево. Все той же области… Надо сразу страну менять.
В
В Лондоне все собираются, кто когда-то сапожки новые приобрели по случаю. Не смогли после этого жить на родине. Недаром говорят, по Сеньке шапка. Хочешь быть патриотом, не покупай новых сапог, топай себе в старых, и удобно, и люди не позавидуют. Не сглазят. Мда, сапожный какой-то патриотизм получился… Да и зачем в Лондон ехать, там и дожди идут, и слякоть английская. Российские олигархи в очередях стоят. Ну его к бесу, этот Лондон!
Я повертела сапогом, поднесла его к свету. Сияет. Одиннадцатого января каникулы закончатся, хочется пойти на работу в обновке, но как пойдешь? Вся измучаюсь, исстрадаюсь. Буду, как по ножам ходить, чем не андерсеновская русалочка? Нет, не выброшу старые, похожу еще. Колоритные сапоги, они служат фоном моей жизни. В них и на Сенной рынок можно сходить, и на работу, и на свидание, и в театр. И никто не обратит внимания. Еще послужат верой и правдой. А новые пусть пока полежат в коробке. Не менять же страну ради красивой обуви!
Рафаэль и Маргарита
Мне нравилось быть лейтенантом. Это было круто. Юбочка, рубашечка, погоны со звездочками, коса до пояса. До сих пор помню то состояние невесомости и легкости. Иду по Петроградской, точнее, не иду – бегу, лечу, мчусь, а навстречу мне несется целая жизнь. Я тогда еще не боялась жизни, страх появился позже. Все тогда было интересно, люди, встречи, первые успехи. Служба не надоедала, напротив, мне хотелось как можно больше вобрать в себя и людей и впечатлений. В редкие свободные минуты читала Гоголя, иногда – Булгакова. Прекрасное и благословенное время! Это сейчас можно поскрипеть: ездили на мне, заставляли, понукали, понуждали, и еще много разных терминов употребить, но не буду, слишком уж люблю свою молодость.
Однажды ко мне в отдел (я тогда в детской комнате милиции работала) зашел молодой мужчина. Было уже поздно, дежурство вот-вот закончится, я взглянула на часы и недовольно поморщилась. На дворе лето, белые ночи, с Невы ночной прохладой потянуло, а тут посетитель, почти что на ночь глядя. Он долго и бестолково усаживался на стуле, а я рассматривала его из-под света настольной лампы. Сухощавый, среднего роста, интеллигентный, глаза прикрыты, наверное, чтобы не смотреть на людей. «Наверное, с женой разводиться надумал, а ко мне за консультацией приперся», – злилась я, с тоской глядя на его руки. Если нельзя посмотреть человеку в глаза, всегда нужно внимательно рассмотреть его руки. Но они молчали.
– Что-то случилось?
Жалость все-таки победила. Уж больно я сердобольная, но снаружи, в душе злюсь, а внешне сплошное долготерпение и милосердие.
– Да.
Он коротко кивнул и, отведя в сторону свет настольной лампы, внимательно посмотрел на меня. Глаза чистые, ясные, не сумасшедшие. Я успокоилась. Сейчас выговорится и уйдет. На мужчин иногда нападает нечто, им хочется выговориться с кем угодно, кто только под руку попадет. Вот я и попалась. Сижу в пристройке, отдел милиции на Мончегорской, а ко мне вход со двора, любой желающий может спокойно войти, когда ему вздумается.
– Да, случилось, – повторил он. Немного напрягся и добавил, слегка волнуясь: – Я жену убил.
Холодок ужаса тихо пополз по моей спине и стал распространяться по всему телу, а когда ужас заполнил весь мой организм и постепенно переполз на окружающее пространство, я очнулась.
– Не верю… Вы, наверное, выпивши? – Я нарочно использовала устаревшее слово, чтобы его привести в чувство. Интеллигент непременно выдаст реакцию на необычное слово. Он и выдал.
– Я вообще не пью. Нисколько. И не курю. – Он говорил и смотрел мне прямо в глаза.
Чертовщина какая-то. Мне захотелось спрятать взгляд куда-нибудь в угол. Что я и сделала. Посмотрела в ящик стола: вдруг он подумает, что у меня там пистолет, полистала журнал, пощелкала кончиком ручки, надеясь, что механические действия помогут мне обрести уверенность. Но ничего не обрелось, ни в журнале, ни в ящике стола никакой уверенности не обреталось. Пришлось включать скрытые резервы организма.
– Уже поздно, – напомнила я, чуть выставив левое запястье, только что пальцем по часам не постучала. – У меня дежурство заканчивается.
Мужчина всхлипнул, или мне показалось, что всхлипнул, но с места не сдвинулся.
– Да послушайте вы меня, мне ведь никто не верит! – взмолился он и сцепил кисти рук в замок.
Глаза у мужчины слегка повлажнели. О, Господи, не плакать ли он собрался? Наверное, он все-таки сумасшедший.
Я нащупала ладонью кнопку вызова. Посетитель проследил взглядом за моей рукой, так что пришлось поменять намерения. Я пробежала пальцами по столу, будто бы играю на рояле. Если сумасшедший догадается, что я его боюсь, мне крышка. Пока дежурный прибежит, меня уже не будет на этом свете. Ничего, как-нибудь справлюсь с ним своими силами.
– Уговорили, рассказывайте, только без предисловий!
В моем голосе зазвучал металл. Я уже не говорю, я приказываю, а приказной тон для сумасшедших подобен душу Шарко. Они сразу становятся тихими и покорными.
За окном безумствовала белая ночь, впереди романтическое свидание, меня ждет любимый мужчина. Даже короткая задержка перед свиданием кажется страшной пыткой. А тут такая катавасия… Нежданно-негаданно нагрянула явка с повинной! И почему его развезло на раскаяние к полуночи? Нет, чтобы с утра, чтобы все чин по чину, когда и следователь под рукой, и оперативная машина на бензине. А сейчас что? Ни машины, ни бензина, ни следователя, ни опергруппы. Все разбежались, как тараканы.