Моя идеальная

Мирная Настя

— Всё сними, Тём. — шелестит и краснеет, но взгляд не отводит.

Подчиняюсь просьбе и скидываю боксеры. Сам ничего не предпринимаю, жду её действий. Моя девочка стаскивает свою футболку и шорты, оставаясь в нижнем белье, которое я ей не покупал.

— Нравится? — спрашивает и смотрит в глаза, а потом медленно крутится вокруг своей оси, позволяя рассмотреть со всех сторон. И опять глаза в глаза. Тысяча вольт. Куда крепче прошибает, чем раньше. — Как твои глаза...

— Очень, маленькая, нравится, но... — прикрываю веки и шумно тяну

воздух. — И его сними.

Открываю глаза, когда слышу шелест ткани.

Настя заводит руки за спину и щёлкает застёжкой. Медленно спускает бретельки с плеч, придерживая лифон на груди, а потом позволяет ему упасть. Даже, сука, пошевелиться не могу, когда она, виляя бёдрами, охуеть как сексуально стаскивает с себя кружевные трусы. И мы стоим у открытого окна абсолютно, блядь, голые и тупо ласкаем друг друга взглядами. Не жрём и не лапаем, а именно, сука, ласкаем. Миллиметр за миллиметром. Разглядываю её лицо, горящие глаза, приоткрытые губы. Тонкую, покрытую засосами и лёгкими укусами шею. Хрупкие плечи. Тонкие, но такие сильные руки. Высокую заострённую грудь с торчащими и сморщенными от холода и возбуждения сосками. Плоский живот. Небольшой гладковыбритый треугольник между ног. Крутые бёдра и длинные стройные ноги.

Несмотря на то, что в одежде я её за последние сутки видел едва ли не меньше, чем в ней, всё равно, блядь, будто впервые смотрю. Моя идеальная во всех отношениях девочка делает два шага в мою сторону и обнимает за шею, прижимаясь голой кожей во всех возможных точках. По нервным окончаниям мечутся молнии.

Держись, Север!

Обжигает дрожащим дыханием мои губы, легко задевая своими. Путается пальцами в волосах.

— Никаких запретов, Артём? — выбивает хриплым шёпотом, проходясь языком по моим губам.

— Не сегодня, малыш... Сегодня я тебя не трону. Точнее, блядь, трону, но целку не собью. — хриплю срывающимся голосом.

Знаю, что не это сейчас сказать должен, но мой мозг взорван изнутри.

— Никакого осуждения?

Блядь! Блядь! Блядь! Вашу ж мать!

— Никакого, любимая.

Настя прижимается крепче, вставая на носочки, и целует так, сука, интимно, что по всему телу мурахи разбегаются, вгрызаясь в кожу, пока её колоть иголками не начинает.

Держись!

Она обводит кончиком языка контур губ и проскальзывает в рот. Встречаю её как самого желанного, блядь, гостя. Она гладит и ласкает. Обводит мой язык по кругу. Пробегается своим туда-сюда настолько глубоко, насколько может достать. Её ладошки спускаются, разминая шею. Переходят на плечи. Ползут ниже, слегка царапая грудную клетку. Проходятся по животу и накрывают член. Нет, она не сжимает ствол, а просто накрывает головку, обводя её кончиками пальцев, а я уже готов взорваться.

Держись, сука, Северов!

Сам руками по её телу шарю. Глажу спину и лопатки. Слегка сжимаю задницу, но

держусь. Даю ей возможность вести. Никогда никому этого не позволял. Всегда главный.

Не сегодня. Не с ней.

Только на силе воли сейчас и выезжаю.

Моя девочка продолжает хозяйничать у меня во рту, то сплетаясь с моим языком, то просто оглаживая своим.

— Никаких, Тёма?

Бля, когда она перестанет об этом спрашивать? Я весь в запретах. Из последних, сука, держусь, чтобы не завалить её на кровать и не войти в неё одним быстрым рывком, разрывая все "нельзя".

— Для тебя никаких, родная. — хриплю и тут же давлюсь неконтролируемо вырабатываемой слюной, когда она проводит языком по подбородку и спускается ниже.

Раньше она никогда этого не делала. Своё тело отдавала под мои голодные ласки, но сама только руками касалась, а сейчас...

Пиздец, Север, держись! Контролируй! Нельзя! Фу, Северов!

Торможу сам себя, когда оставляет влажную дорожку на шее и дует, вызывая грёбанный мандраж во всех конечностях. Оставляет на горле лёгкий укус. Обжигает поцелуями ключицы и плечи. Касается губами грудины. По очереди обводит языком соски, слегка царапая зубами.

Блядь, я мужик, в конце концов, или как? Торчу от такой слабой ласки.

Настя оставляет мокрые следы вокруг каждого кубика пресса.

Я должен остановить её.

Касается губами головки.

Сейчас же!

Опускается на колени и втягивает в рот, обводя языком по кругу и лаская уздечку.

Хватит, Север!

Кладу руку ей на голову и собираю непослушные волосы.

— Пососи мне, малыш.

Она тут же напрягается и даже в темноте вижу, как краснеют её щёки.

— Я не умею... Если больно сделаю... Или неприятно... — пищит и отворачивает голову.

Держись, Север!

Делаю глубокий вдох и через сжатые зубы со свистом выпускаю воздух. Подхватываю её за локти и поднимаю вверх, пока лбами не сталкиваемся.

— Всё будет хорошо, родная. Если что-то сделаешь неправильно, я дам тебе знать.

Опускаю руку вниз и чувствую, что она не просто мокрая. Течёт так, что бёдра уже едва ли не до коленей в её соках. Блядь, совсем башню сорвало, раз я даже и думать забыл, насколько моя девочка легко заводится.

Беру её за руку и ложусь на кровать. Настя смотрит на меня ошарашенными глазами, когда выбиваю:

— Сядь на меня сверху. Повернись спиной. Давай, маленькая, не бойся.

Сам поворачиваю и вынуждаю перекинуть ногу через грудную клетку. Кожа сразу становится скользкой от её смазки.

Бля, держись!

— Опустись ниже и соси, любимая. Не бойся. Ничего, Насть, не бойся.

— Но тогда я... Господи, Тёма... Стыдно...

Вот вообще нихуя не стыдно, а очень даже охуенно.