Моя любовь – в ваш почтовый ящик…
Шрифт:
Собственно, о детстве особо и нечего рассказать. Разве что отдельные воспоминания Раневской, как ранние судьбоносные всполохи, что в будущем будут влиять на ее жизненный путь: «Актрисой себя почувствовала в пятилетнем возрасте. Умер маленький братик, я жалела его, день плакала. И все-таки отодвинула занавеску на зеркале – посмотреть, какая я в слезах». Или еще такое: «Играть, представлять кого-либо из людей, мне знакомых, я стала лет с пяти и часто бывала наказана за эти показы…»
Деньги в семье есть, потому – хорошее домашнее воспитание: приходящие учителя обучали музыке, пению, иностранным языкам. Когда Фае исполнилось четырнадцать лет, она начала заниматься в частной театральной студии
А ведь состоятельная семья, уважаемый отец… То, что дочь стала грезить о сценической карьере, явно не одобрялось. Как справедливо отмечают многие исследователи: во времена имперского величия дореволюционной России профессия «актриски» считалась лишь чуть-чуть поприличнее, чем куртизанки в борделе.
В возрасте девятнадцати лет Фая Фельдман уехала в Москву, практически порывая отношения с семьей. Мать будущей Великой Актрисы еще какое-то время, до эмиграции в Прагу из охваченной революционными беспорядками России, в тайне от мужа помогала дочери денежными переводами. Впрочем, недолго.
Бедствующая в постреволюционной Москве Раневская попробовала попросить помощи у одного из приятелей своего отца. Тот ответил весьма изысканно, чтобы не обижать юное творческое дарование: «…дать дочери Фельдмана мало – я не могу. А много – у меня уже нет…» Так что апеллировать к достатку семьи не получалось. Приходилось надеяться только на себя. Благо, что Москва принесла не только финансовые стеснения, но и порадовала новыми знакомствами: с Мариной Цветаевой, Осипом Мандельштамом, Владимиром Маяковским, Василием Качаловым.
Забегая вперед хочется сказать, что чуть позднее состоялось и судьбоносное знакомство с Анной Ахматовой (трепетную дружбу с которой Раневская пронесла через всю жизнь): «Любила, восхищаюсь Ахматовой. Стихи ее смолоду вошли в состав моей крови».
Но вот только на театральном поприще как-то все не заладилось. В 1915 году юная Фаина выступала в подмосковной Малаховке, в местном «Дачном театре». Играла всего одну маленькую роль, да и то без слов, – артистки цирка Брике, в пьесе Леонида Андреева «Тот, кто получает пощечины». Успеха тогда ни она, ни труппа, ни сам спектакль особого не имели. Мечта о сцене упорно отказывалась воплощаться.
А ведь вокруг столица со всеми ее соблазнами. Может, уйти в завсегдатаи богемных сборищ, стать статистом-наблюдателем Серебряного века русской литературы? А потом найти в литературных салонах удобного мужа да и засесть в Москве-матушке навсегда? А там, глядишь, и ангажементом помогут молодой замужней даме, если не станет проявлять излишних комплексов?
Возможно, подавляющее большинство «подающих артистические надежды» молодых девушек-провинциалок так бы и сделало. Но только не Раневская!
Главное – играть! И, распрощавшись на длительное время со звездными знакомствами, Раневская отправляется на задворки бывшей Империи – играть, играть!
Дальше в течении пятнадцати лет – работа в самых разных местных драматических театрах: Керчь, Феодосия, Ростов-на-Дону, Баку, Архангельск, Смоленск, Сталинград… а еще, до кучи, Передвижной «Первый советский театр» (этот так вообще везде колесил).
Но мечта о Москве не забыта. В 1924 году Фаина Раневская даже ненадолго возвращается в объятия столичной богемы, некоторое время пытается играть в труппе Театра московского отдела народного образования. Но тогда что-то не срослось! Пришлось снова на время отступить в привычную провинцию. Чтобы уже через несколько лет, в 1931-м, прочно обосноваться на столичном театральном Олимпе. Впереди будут престижные сценические площадки: Камерный театр, Центральный театр Красной Армии, Театр драмы (ныне им. Маяковского), Театр им. А. С. Пушкина… и Театр им. Моссовета, в котором она проработала в общей сложности свыше четверти века.
То,
Интересны ранние воспоминания Раневской о встречах со Скрябиным: «Лицо его было обычным, заурядным, пока он не стал играть. И тогда я услыхала и увидела перед собой гения. Наверное, его концерт втянул, втолкнул мою душу в музыку. И стала она страстью моей долгой жизни».
Еще одна «страсть долгой жизни» – высокая литература: Лев Толстой, Анна Ахматова, Пушкин, Чехов (именно о них она будет «с придыханием» писать в своих дневниках).
Особая связь с Чеховым. Не только сам звучный псевдоним «Раневская» взят по фамилии одной из чеховских героинь. С Антоном Павловичем связаны и яркие детские воспоминания: «Говорят, любовь приходит с молоком матери. У меня пришла со „слезами матери“. Мне четко видится мать, обычно тихая, сдержанная, – она громко плачет. Бегу к ней в комнату, она уронила голову на подушку: плачет в страшном горе. Я пугаюсь и тоже плачу. На коленях матери – газета: „…вчера скончался А. П. Чехов“». Подобное «явление любви» через слезы, возможно, многое объясняет в мироощущении Великой актрисы. Ведь Чехова можно воспринимать не просто как признанного мастера прозы, но и как создателя особого паттерна человеческого существования.
То ли подсознательно, то ли вполне осознанно Раневская примеряла на себя судьбинушки чеховских персонажей. И тут так и хочется привести детские воспоминания Раневской о смерти Чехова полностью, не делая купюр. Ведь со своим будущим одиночеством Раневская также познакомилась через него: «Бегу искать книгу Чехова, мне попалась „Скучная история“. Прочитала, на этом закончилось мое детство. Я поняла все об одиночестве человека. Это отравило мое детство».
По сути, «Скучная история» – это не только история главного героя, коего так старательно выписывает от первого лица Антон Павлович, но и жизненная драма самой Фаины Раневской. Горестное признание чеховского лирического героя: «Это мое имя популярно. В России оно известно каждому грамотному человеку. Насколько блестяще и красиво мое имя, настолько тускл и безобразен я сам!» – не раз пыталась перефразировать о себе и Раневская. Видимо, ей трудно было избавиться от навязчивых параллелей. Главный герой (профессор Николай Степанович) в этой повести Чехова – человек уважаемый, знаменитый, но каждый его прожитый день безлик, бесцельно повторяет предыдущие. Близких (не формально, а действительно, по духу) у него нет, смысл жизни потерян… и доживает он ее по инерции. У читателя складывается ощущение, что, несмотря на свою именитость и заслуги, чеховский персонаж являет собой бесполезного, скучного даже самому себе человека. Возможно, призрак Николая Степановича терзал Раневскую до конца дней. Потому как она частенько выдает о себе фразы, которыми, при желании, можно резюмировать чеховскую повесть: «Я как старая пальма на вокзале – никому не нужна, а выбросить жалко».
А вот еще: «День кончился. Еще один напрасно прожитый день никому не нужной моей жизни» – чем не наглядная иллюстрация к «Скучной истории»?
Трагизм существования маленького человека иногда называют одной из центральных тем в творчестве Антона Павловича Чехова. Мол, не может человек прыгнуть выше головы, и потому его удел – смириться с унылой долей. В дневниках Раневской часто встречаем отголоски чеховских драм: «Ничего, кроме отчаяния от невозможности что-либо изменить в моей судьбе».