Моя мать Марлен Дитрих. Том 1

Рива Мария

…Нью-Йорк грандиозен, и, должен сказать, приятно снова оказаться среди людей, которые говорят не только о «моих зрителях», «моих длинных планах», «моих крупных планах»… Всего шаг в сторонку — и уже понимаешь, как мало эта кучка самоупоенных граждан значит вне границ своей сияющей, залитой светом территории.

Мама подняла глаза от письма:

— Понимаете теперь, почему он мне симпатичен? Он из умников, вроде Ноэла Коуарда! — И она продолжала читать.

Возможно, я буду плакать и тосковать по всему этому зимой, когда буду сидеть по «кое-что» в тающем снегу, смешанном с грязью…

Дни

моего сибаритствования подходят к концу. Со следующей недели начинаю репетировать. Работаю с Театральной гильдией, играю чуть ли не самую грандиозную роль, которую только можно пожелать. Я почти сыграл «На цыпочках» («On Your Toes») в Лондоне. У меня было видение: на Коронации коронуют меня и дорогого Дэвида.

— Папи! Я была права! Теперь все ясно! Если Клифтон Уэбб называет Короля «дорогой Дэвид», значит он «голубой»! Я люблю их, но они не могут быть королями! — Она закурила новую сигарету и продолжала:

Я также представил себе, что все коронованные головы Европы — и кое-каких мест севернее — склоняются передо мной, и должен сказать, что зрелище на минуту привело меня в восторг…

Если увидите Ноэла, спросите его между прочим, что было в квартире Гарбо в Стокгольме. Дорогая моя девочка, Я НИЧЕГО НЕ ГОВОРИЛ!

Сейчас Вы, наверное, неровно дышите по какому-нибудь побочному сыну какого-нибудь занюханного старого лорда. Хотя, может быть, и нет. Если мне не изменяет память, для Вас, моя кошечка, англичане недостаточно энергичны в постели».

Мама усмехнулась и отпила глоток кофе. Я заметила, что отец еле сдерживался, — почему бы это?

Пожалуйста, по возможности и даже без возможности черкните мне пару строк и расскажите, что у Вас происходит… Я так люблю Вас, что буду рад всяким новостям — даже понимая, что Лондон играет Вами и как игрушку бросает на пол (НАДЕЮСЬ, не только в одном смысле!). Вы знаете, что я от Вас БЕЗ УМА. Привет Марии и Руди, если он при Вас.

Храни Вас Бог,

Ваша мамочка Клифтон (джентльмен № 1 в обществе)

Случалось, что мама не опаздывала к завтраку, и тогда разговор за столом принимал обычную форму ее беспрерывного — никто не прерывал — монолога:

— Говорят, Эдвард точно женится на этой жуткой Уоллис Симпсон, несмотря на протесты старой королевы. Я считаю, что тогда он должен отречься! Как это так — американская простушка на английском троне! Немыслимо! Но вообще, Папи, эта женщина, должно быть, страшно умна, если ей удалось так влюбить в себя короля. Или она уж очень хорошо «делает» то, что ему нравится. Ты же знаешь, что про него говорят, — а такие всегда любят своих матерей! Так что, может быть, он и послушается королеву Мэри. Вчера вечером мы опять ужинали с герцогом и герцогиней Кентскими. Вот это красавица. Она действительно бывшая греческая принцесса? Все были такими светскими. Никто даже не заикнулся о главном скандале, хотя, разумеется, все сгорали от любопытства и надеялись что-нибудь выведать у Кентов. Я думаю, король обратил внимание на эту Симпсон, потому что она плоская, как доска, — похожа на его любимых молодых мальчиков. Но почему он хочет на ней жениться? Глупец, наверное!

Зачем было читать газеты, если городским глашатаем была Дитрих! Я ждала, что она будет снабжать нас бюллетенями о «скандале века» И действительно, несколько недель спустя она решительной походкой вошла в наши апартаменты и заявила:

— Я пойду к королю! Я сказала герцогу Кентскому вчера: «Пошлите меня! Я умею это лучше, чем Уоллис Симпсон, но уж, будьте уверены, не стану

пытаться сделаться королевой Англии!»

Она уходила на студию. Мы с Нелли собирали термосы и прочие обычные причиндалы. Я открыла дверь и отошла в сторону, чтобы пропустить маму. Надевая перчатки, она бросила через плечо:

— Папи! Когда позвонит премьер-министр, возьми у него секретный номер телефона короля и сразу же дай мне знать на студию.

В ту ночь, когда единственный и неповторимый «кадиллак» Дитрих был замечен в тени у бокового входа в Букингемский дворец, пресса взбесилась. Моя мать объявила, что сама «совершенно шокирована глупым поведением своего шофера — это именно он без разрешения взял машину, чтобы посмотреть достопримечательности Лондона». Слухи затихли, и журналисты успокоились на сей раз на удивление быстро.

Это была одна из самых любимых тайн моей матери, одна из немногих интриг, которые она специально строила и при упоминании о которой на ее устах появлялась улыбка Моны Лизы, а в глазах — нехороший блеск. Если бы Эдвард III не отрекся от престола ради любимой женщины, я уверена, мы услышали бы гораздо больше о том, как Дитрих спасала Британскую империю.

«Рыцарь без лат» делался без моего обычного обязательного присутствия. Отец эвакуировал меня на время в Париж, где я жила с ним и Тами. Пока Дитрих занималась тем, что убегала от большевиков, закутанная в прозрачные одежды один к одному из «Сада Аллаха», а ее защищал маскирующийся под казака отважный Роберт Донат, я сидела в отцовской квартире и читала, силясь понять, «Майн кампф». Я знала, что мама скоро захочет отнять у отца свое разрешение на «юрисдикцию» надо мной, и старалась сполна насладиться этой свободой и общением с друзьями, Тами и Тедди. Я и не представляла себе, как соскучилась по своему четвероногому приятелю, пока он не появился у дверей папиной квартиры. Он встречал своих не так, как другие собаки. Никакого виляния хвостом, суеты, прыжков, стояния на задних лапах. Если Тедди признавал вас, вам еще надо было выдержать его визуальную оценку: сидя в уважительной позе на задних лапах и твердо упершись в пол передними, с чуть наклоненной головой и стоящими ушами, он наблюдал за вами. Глаза его, полные сомнения, казалось, говорили: «Это действительно ты? Наконец-то пришел. Тебе не безразлично, что я скучал по тебе? Обними меня, и тогда я поверю!» И тут вы протягивали руки и бросались крепко обнимать эту маленькую сильную собаку. Только тогда, убедившись, что не будет отвергнут, он начинал целовать вас и вилять своим коротким хвостом. Тедди был действительно необыкновенным существом.

Как и моя Тами. Она очень старалась угодить, но все вечно выходило не так. Отец был ужасно строг в том, что касалось лично его. Все должно было делаться не иначе, как по его правилам. При малейшем подозрении на заминку в выполнении приказа он начинал орать, причем обычно не по делу. Меня его ярость пугала, а Тами просто вгоняла в панику.

— Тами, что это?.. Я с тобой разговариваю! Смотри на меня! Как это называется?.. Отвечай! Это ты называешь бифштексом?.. Сколько ты позволила им содрать с тебя за него?.. Покажи мне чек!.. Не можешь, конечно? Опять «потеряла»? Как всегда! Ты что, ничего не помнишь? Безголовая совсем?.. НИЧЕГО не можешь сделать как надо. «Я понимаю, я понимаю» Ты думаешь, ты стала намного лучше? Ничего подобного, ты все такая же — безнадежный случай! Тащи обратно этот кусок мяса, получи назад деньги и отдай их мне! — Он хлопнул мясом по ее трясущимся ладоням.

Она стояла бледная, глаза как у загнанного животного в последней попытке защититься.

— Рудичка, ради Бога, оно уже ПРИГОТОВЛЕНО, я же не могу…

— Что, хочешь отвертеться? Совершаешь ошибки — плати за них! Я сказал ИДИ! И не возвращайся — не принимаю никаких оправданий!

— Прошу тебя… Руди, пожалуйста, не заставляй меня…

— Мне что — САМОМУ ТАЩИТЬ ТЕБЯ ТУДА?

Вся в слезах, Тами выбежала из столовой, сжимая в руках вызвавший такую бурю кусок мяса. Меня просто тошнило, и я хотела выйти из-за стола.