Моя миссия в Париже
Шрифт:
– Я знаю таких, - сказала предупредительная хозяйка гостиницы. - Между прочим, среди богатых есть семья Штроманов, однако вы появились не вовремя, поскольку этой ночью у них были крупные неприятности.
– Как? В таком спокойном краю?
– Вы не можете себе представить, но г-на Штромана обвинили в шпионаже и после обыска в доме арестовали. Конечно, ошибка быстро разъяснится, однако мадам Штроман в отчаянии. Она вас не примет.
Г-н Робер с убытком продал часть товара, остальное отдал на хранение любезной хозяйке гостиницы и вернулся в Цюрих. На следующее утро, изложив события в донесении, он переоделся в безупречный костюм и сел в вагон, который унес его к новым делам.
Я и г-н Альфред, предупрежденные
Из двух других городов мы продолжали получать нужные газеты.
Через десять дней после упомянутого инцидента г-н Штроман был выпущен на свободу. Г-н Робер тотчас нанес ему визит.
– Ах, - сказал он ему полусердитым, полусожалеющим тоном, - ваш друг Альфред устроил гнусную штуку. В качестве личной услуги попросил меня получить на свое имя несколько краковских газет под тем предлогом, что не может получать их во Франции. Для возмещения расходов предложил мне 200 франков в месяц, что было более чем щедро. Я согласился, не видя ничего плохого в том, чтобы служить простым почтовым ящиком. Представьте, как я удивился, услыхав, что меня, мирного рантье, обвиняют в шпионаже в пользу англичан, которых я ненавижу всем сердцем! Мне показали газеты с наколотыми буквами, я в этом ничего не понял. Скажите вашему другу, что, несмотря на все желание быть ему полезным, я больше не хочу ничего получать.
Настаивать было бесполезно, нужно было незамедлительно предупредить Робера и изменить нашу тактику. Через несколько дней в громадный магазин г-на Циммермана в Цюрихе зашли два клиента: молодой коммивояжер, известный фирме, и я, представитель другого универмага Женевы, прибывший для того, чтобы сделать большой заказ. Я назвался г-ном Жераром. Мы оба были приняты главой фирмы в его кабинете.
Удобно устроившись в глубоких креслах, в течение двух часов мы обсуждали не цены на зонтики, а более жгучие проблемы, разложив перед собой карту Австро-Венгрии. Наконец пришли к согласию, и г-н "Жерар" вручил г-ну Циммерману небольшую коробочку зубной пасты с этикеткой крупной швейцарской фирмы.
Эффект этой зубной пасты был незамедленным: через неделю я получил письмо из Кракова, написанное раствором зубной пасты. На белую бумагу без всяких видимых букв я налил специальную жидкость, и сразу же появились красноватые литеры. Другие письма, написанные тем же способом, поступали ко мне из самых различных населенных пунктов, и, казалось, все вошло в свою колею.
Однако особенно нетерпеливо я ждал новостей от фабриканта, который курсировал между Веной и Будапештом. От него на фабрику не поступало никаких приказаний, его жена не получала никаких писем. Это молчание вызывало тревогу. После месячного ожидания, убежденные, что произошло несчастье, мы попросили швейцарские власти прояснить эту тайну и при необходимости вмешаться. И скоро все узнали. Г-н Циммерман находился в венской военной тюрьме, обвиненный в шпионаже в пользу союзников. Одновременно его жена получила письмо, написанное адвокатом под его диктовку:
"Я поочередно посетил моих клиентов в Австро-Венгрии и готовился к возвращению, когда один мой друг предложил познакомиться с новыми рынками. После нескольких дней пребывания в Братиславе, где я начал переговоры с одним торговцем зонтиками, однажды вечером, выходя от него, я заметил человека, который преследовал меня. Во время моего отсутствия все вещи в отеле были обысканы. Я решил уехать в тот же вечер, отложив на потом мои дела с клиентом. Мне нужно было также повидаться с польским железнодорожником, с которым уже велись переговоры, и при встрече передать деньги и зубную
Устроившись в купе, внес в записную книжку несколько цифр, фиксировавших число военных поездов, прошедших за последние три дня через Братиславу. Крупный мужчина, сидящий напротив, вызывал у меня большое недоверие: казалось, он наблюдает за каждым моим жестом с неослабным вниманием. Поэтому я решил выйти на ближайшей станции и вместо того, чтобы ехать в Будапешт, отправиться в Вену. Прибыв в столицу, я завизировал свой паспорт, чтобы вернуться домой, и уже собирался покинуть гостиницу, когда в мою дверь постучались. Вошел комиссар полиции в сопровождении трех агентов и пригласил меня следовать за ними. Прибыв в комиссариат полиции, я услыхал, что меня обвиняют в шпионаже. Я резко протестовал, однако все было напрасно. Мне предъявили банковские билеты и зубную пасту, которую я передал железнодорожнику. Меня предал поляк! А мы-то работали на освобождение его страны! Вдобавок, к несчастью, в моей записной книжке обнаружили цифры, которые я внес во время отъезда из Братиславы...
Вот мои распоряжения на тот случай, если со мной произойдет что-нибудь плохое...
Я не могу раскрывать дальнейшие интимные подробности.
Услыхав содержание письма, прочитанное ему вслух мадам Циммерман, г-н Альфред был подавлен. Ликвидирована не только организация № 7, но и бедная женщина лишалась семейного очага, рушилось ее счастье. Это было печально. Разумеется, мы сделали все для спасения Циммермана: осыпали золотом одного из лучших венских адвокатов, который обеспечил великолепную защиту своему клиенту. Все было бесполезно. Наш торговец зонтиками был приговорен к расстрелу. С большим достоинством, отказавшись выдать своих агентов взамен на жизнь, он прибыл к месту казни. Однако под нацеленными на него ружьями потерял мужество, упал на колени и попросил пощады. Его мольбы были прерваны ружейным залпом.
Случайность и предательство сразили храброго друга союзников.
Львовские укрепления
Если в делах разведки и контрразведки мужчины берут на себя по большей части опасную роль, то женщины, со своей стороны, вносят утонченность, гибкость, ум, скрытность, к ним они добавляют такое грозное оружие, как личная привлекательность, красота, шарм, обволакивающий взгляд. Пожалуй, им доставляет удовольствие быть актрисами в этой великой, особенной драме и с успехом играть свою роль. К самолюбию они добавляют по большей части пылкий патриотизм, более острый и более хрупкий, нежели патриотизм сильного пола. Очевидно, многие из них ищут денег, но в целом не в силу продажности, а из желания нравиться.
Я мог убедиться в этом лучшим образом в деле Львовских укреплений.
В нашу организацию № 1 под руководством г-на Альфреда входила замечательная женщина, г-жа Б., румынка по происхождению, очень красивая, изящная и умная. Она принадлежала к высшему свету Бухареста, была вдовой, следовательно, независимой дамой. Ее услуги, хотя и совсем недавние, высоко нами ценились.
В начале марта 1915 года она блистала в высших космополитических кругах Сент-Морица, щедро окруженная поклонниками, принимала участие во всех светских забавах, спортивных праздниках, приемах. Везде румынка оказывалась на первом месте. Любезные манеры, грация, обаяние собирали вокруг нее многочисленных обожателей, которые спорили между собой за ее улыбку, общество, будь то за обедом, в дансинге, в зале для бриджа или в театральной ложе. Однако она не выказывала предпочтения никому из воздыхателей, но никого и не лишала надежды. Подобное поведение ставило ее очень высоко во мнении, весьма ценится в столь тесном кругу, где ничто не может ускользнуть от постороннего взгляда. Никто из нас не сомневался, что она была проницательной наблюдательницей, способной перехватывать нити многочисленных интриг и путем перепроверки сведений узнавать тщательно скрываемые секреты.