Моя мятежница
Шрифт:
– Это твой цвет, верно?
Я киваю и кладу запястья на махровое полотенце. Обычно я придерживаюсь бледно-розовых и телесных тонов, но если и есть повод покрасить ногти в цвета «Титанов», так это первая игра сезона, которая состоится менее чем через двадцать четыре часа.
Однако для ног я выбрала свой любимый оттенок розового. От старых привычек трудно избавиться.
Пока Дэвид принимается за работу, придавая моим ногтям идеальную миндалевидную форму, Гретхен пододвигает свое кресло на пару дюймов ближе, разворачивая плечи так, чтобы склониться и посплетничать о всяком.
–
Я стараюсь не вздрогнуть, чтобы не помешать Дэвиду.
– С каких пор ты читаешь хоккейные блоги?
– С тех пор, как моя лучшая подруга стала владелицей хоккейной команды, – отвечает она. – И особенно с тех пор, как вышеозначенная подруга стала объектом каких-то безумных протестов.
Внутри все сжимается при упоминании этого недоразумения. С того времени, как меня объявили владелицей, все немного поутихло, но я пока недостаточно оптимистична, чтобы верить, будто фанаты на моей стороне.
– Есть предположение, что завтра перед игрой состоится еще один протест под ареной.
Гретхен хмурится, в ее глубоких карих глазах зарождается беспокойство.
– Господи, мне так жаль. Кто бы мог подумать, что хоккейные фанаты могут быть такими придурками.
– И сексистами, – раздраженно дополняю я. – Иногда мне кажется, что этот город был бы счастлив видеть на моем месте золотистого ретривера, лишь бы тот был кобелем.
– Я, например, считаю, что с работой ты справляешься гораздо лучше, чем золотистый ретривер, – говорит она.
Не такой уж большой комплимент, но он заставляет меня рассмеяться, что в последнее время случается нечасто.
– Ну, я рада, что в моем фан-клубе есть по крайней мере один член. Может, если завтра мы выиграем, их станет два или три.
Улыбка Гретхен увядает, ее голос понижается до напряженного шепота.
– А что, если проиграете?
Я прерывисто вздыхаю, сосредоточившись на крошечной кисточке для ногтей, которой орудует Дэвид, словно какой-то Микеланджело от мира маникюра. Нужно признать, я игнорировала саму возможность проигрыша.
– Тогда я, возможно, буду рада, что менеджер нанял дополнительную охрану. Лично я считаю, что протестующие лают, но не кусаются, но…
– Но сейчас нельзя быть слишком осторожной, – заканчивает Гретхен мою мысль, а затем переводит разговор в более позитивное русло. – Хотя, ручаюсь, дополнительная охрана помогает тебе чувствовать себя лучше. Так ведь?
Сердце бешено подпрыгивает в грудной клетке. В последнее время у меня возникает много чувств в отношении нашей службы безопасности, и очень немногие из них касаются моей безопасности. Фактически, сто процентов этих чувств связаны с неким высоким мужчиной с дымчатыми глазами, который, кажется, совершенно не профессионально занимает едва ли не все закоулки моего сознания.
– Ну, я испытываю самые разные чувства. Вообще, я хотела спросить тебя об одном из охранников. Ты случайно не помнишь Холта Росси?
Подруга молчит, и мой взгляд возвращается к ней как
– Имя звучит знакомо, но что-то не могу припомнить.
– Он окончил Саттон в том же году, что и мы. Настоящий здоровяк, типа одиночка?
Существует целый арсенал других, более лестных прилагательных, которые я могла бы использовать, дабы описать его. Высокий. Широкоплечий. Таинственный. Целуется лучше, чем позволено мужчине. Нужно ли добавлять что-то еще?
После еще одной короткой паузы во взгляде Гретхен вспыхивает огонек узнавания.
– О, точно, Росси. Это не он участвовал в разгоне той драки студенческого братства в ночь, когда ты пыталась переспать с… тем-кого-нельзя-называть?
– Ты можешь называть Алекса по имени, Грет, – мягко отвечаю я. – Он бывший, а не злой волшебник.
Она пожимает плечами.
– Знаю. Просто считаю, что он не заслуживает упоминания. И так занимал слишком много места в наших беседах за последние шесть лет. – Подруга слегка улыбается мне.
Должна признать, так и есть. Но не думаю, что Гретхен понимает – работа в непосредственной близости от Алекса это пытка особого порядка.
Если бы только я не знала, каким взвинченным он становится после игры, возможно, у меня не чесались бы руки погладить его по плечам. Если бы я могла забыть, как он бывает суров к себе после проигрыша, меня бы не волновало то, как ему, должно быть, больно.
Но я больше не обязана заботиться об Алексе. Он принял решение. Порвал со мной, потому что хотел быть один, и его желание исполнилось. Так почему же он не кажется умиротворенным? Даже не знаю. Но утешать его больше не входит в мои обязанности. Теперь у него для этого есть другие женщины. И, судя по некоторым разговорам в раздевалке, которые я подслушала, он во всю ими пользуется.
– В общем, возвращаясь к Холту, – говорит Гретхен, играя бровями. – Он тебя вспомнил со времен Саттона или что?
Я киваю, привычно прикусывая нижнюю губу. Я никогда не рассказывала Гретхен о той ночи с Холтом. Тогда это казалось недостаточно важным, чтобы делиться. В конце концов, всего лишь одна ночь. Интрижка. Случайность. Когда я выскользнула из его постели и нацарапала на клочке бумаги прощание, на этом все кончилось. Он жил в прошлом, где, как я считала, и должен был остаться.
И до сих пор так оно и было.
– Да, он, хм… он меня вспомнил. И я, конечно, тоже его вспомнила. – Я не могу скрыть нервную неуверенность в своем голосе, и Гретхен сразу же улавливает это. Она прищуривается с дьявольским блеском в глазах.
– Что такое? – спрашивает она низким, подозрительным шепотом. – Между вами что-то было?
Что-то? Черт возьми, между нами было почти все, и все это случилось в одну бурную ночь.
Раньше мне казалось, что Холт – это одноразовый случай. Ошибка с моей стороны. Мне было стыдно думать о ночи с ним. Я пришла на ту вечеринку с твердым намерением привлечь внимание весельчака-хоккеиста, а вместо этого связалась с суровым одиночкой. Потом мне стало стыдно, а Холт в этой истории стал антигероем.