Моя мятежница

Райан Кендалл

– Ты же помнишь Гретхен из Саттона, да?

Гретхен машет рукой, ее губы приподнимаются в лукавой улыбке, когда она с головы до ног оценивает его широкую фигуру.

– Иден права. Ты даже выше, чем был в колледже. И мускулистее вдобавок.

Забудьте о свекле, у меня такое чувство, будто мое лицо вот-вот загорится. Я знала, что нельзя подпускать эту девушку к Холту, и теперь за этот комментарий я хочу толкнуть ее прямо через стеклянное ограждение.

Но Холт лишь усмехается, запуская пальцы в свои коротко постриженные каштановые волосы. Его серый взгляд

встречается с моим. А голос наводит на определенные размышления, когда он спрашивает:

– Итак, вы говорили обо мне, да?

Ага, теперь это официально. Мне нужно немедленно испариться.

– Что ж, пора пойти перекусить, – запинаюсь я, лихорадочно ища выход из этого разговора.

Гретхен вскидывает темную бровь.

– Мне казалось, ты сказала, что слишком нервничаешь, чтобы есть.

Если я когда и хотела, чтобы она придержала свой длинный язык, так это сейчас. Стискиваю зубы и выдавливаю улыбку, бормоча какие-то нелепые отговорки, мол, с началом игры я почувствовала себя лучше. Я даже не вполне осознаю, что произношу. Слишком занята тем, что безнадежно пялюсь в штормовые глаза Холта. Если я не уберусь отсюда в ближайшее время, то рискую в них утонуть.

Взволнованная, я извиняюсь и спешу через всю ложу, чтобы схватить первую попавшуюся закуску, завернутую в бекон, и сунуть ее в рот. Да, мой желудок все еще крутит узлами, но прямо сейчас я пойду на что угодно, лишь бы выглядеть занятой. Особенно, если мой рот будет оккупирован едой и не ляпнет какую-нибудь глупость.

По языку разливается кленовый вкус, уступая место чему-то очень знакомому. Почти резиновому? Я наклоняю голову, пытаясь разобрать вкус, медленно пережевывая маслянистую субстанцию. И чем больше я жую, тем сильнее начинаю чувствовать покалывание.

С каких пор бекон стал острым?

Я поднимаю взгляд и вижу улыбку одного из официантов.

– Любите гребешки в беконе?

Гребешки? О, боже правый, нет.

Обезумев, я хватаю коктейльную салфетку и сплевываю в нее частично пережеванную пищу. Но слишком поздно. Язык уже начал распухать, а рот наполняться жгучим зудом.

Официант хмурится.

– Все в порядке, мисс Винн?

– Нет, – задыхаюсь я, пока в горле встает панический ком. – У меня аллергия на морепродукты.

Глава 10

Холт

– Ты в порядке?

– Я в порядке, – отвечает Иден.

Ее голос звучит пронзительней обычного, и могу ручаться, что эта аллергическая реакция в середине первого периода повлияла на нее сильнее, чем она хотела показать. Но для парня, ответственного за заботу о ней, это обычная работа.

Я сделал все, дабы убедиться, что она в безопасности, в том числе – отвез ее в ближайшее отделение неотложки в девять вечера четверга. Сначала она была непреклонна и говорила, мол, с ней

все в порядке. Но у нее начал распухать язык, а после она призналась, что и горло чешется.

Лестер и Гретхен помогли мне уговорить ее проявить осторожность и обратиться в ближайшее отделение скорой помощи. И хотя поначалу Иден была не в восторге от этой идеи, в конце концов, во время первого перерыва, согласилась. Я знал, она не хочет пропускать игру или стать причиной еще большего переполоха, но ее здоровье и безопасность всегда будут стоять на первом месте.

Когда я снова бросаю на нее взгляд, она отмахивается.

– Серьезно, со мной все будет нормально.

– Какую музыку любишь? – спрашиваю я.

Иден нервно постукивает по колену, сидя рядом на пассажирском сиденье.

– Все равно. Просто включи что-нибудь.

Я оглядываюсь и ухмыляюсь ей.

– Просто пытаюсь отвлечь тебя, поддерживая разговор.

Она мягко смотрит мне в глаза.

– О, точно. Ладно. Полагаю, надо подыграть.

– Прекрасно. Любимая музыка? – снова спрашиваю я.

– Рок, – отвечает она, хмурясь. – Классика или гранж. Предпочтительно девяностые. Крайне недооцененное десятилетие в том, что касается музыки.

– Думаешь?

– Еще бы. Ну, смотри: Smashing Pumpkins, Fuel, Oasis, Nirvana.

Киваю.

– Я пережил глубокую фазу увлечения Incubus.

Она смеется.

– Ты?

Я впервые слышу ее смех с тех пор, как все это началось. И мне очень нравится этот звук.

– Я тоже люблю девяностые. – Я включаю радио, и, поскольку оно подключено к моему плейлисту через Bluetooth, прокручиваю список групп, пока не нахожу Incubus. – Нормально?

Она кивает.

– Ага.

Я выбираю песню «Drive» и нажимаю проигрывание.

Иден смотрит на меня и улыбается. Эта великолепная улыбка, которой я не заслуживаю, и знакомый текст, льющийся из динамиков, вызывает у меня внезапный приступ удовольствия, аж в груди щемит.

«Что бы ни случилось завтра… Я буду здесь, объятия распахнув и открыв глаза».

Иден постукивает по колену в такт, кажется, не догадываясь, что значат для меня эти слова.

Я не сказал ей, что песня «Wish You Were Here» крутилась у меня на повторе после того, как она улизнула из моей постели и в целом жизни. Но сейчас у меня смелости не хватит это озвучить.

Едва начинается следующая песня «Pardon Me», меня будто хватают за горло, ровно как в тот день, когда я пребывал в глубоком отчаянии, поскольку позволил такой девушке, как Иден, ускользнуть прямо из моих пальцев к этому грандиозному придурку Алексу Брауну. Меня это просто убивало. Я знал, что недостаточно хорош для нее. Но разве этот чертов идиот был?

Вскоре проникновенные тексты сменяются более злобными, и моим плейлистом завладевают группы вроде Rage Against the Machine.

Мы молчим, и я подмечаю каждую мелочь. То, как идеально миниатюрная фигурка Иден вписывается в сиденье. Как ее пальцы зажаты между коленями. Слышу цветочный аромат на ее коже. Ощущаю, как между нами искрится воздух.