Моя незнакомая жизнь
Шрифт:
– Никому. Я даже бабушке не сказал.
– И правильно. Не позже чем завтра я с тобой свяжусь.
Мужчина старательно упаковывает одну эмаль в мешочек и выходит, похлопав сына друга по плечу.
Громко щелкнул замок, я вылезаю из шкафа. Игорь бледен, и по его лицу я понимаю, что произошло что-то очень страшное, но не знаю что.
– Малыш, мы в беде.
Я только испуганно смотрю на него.
– Надо все драгоценности и все деньги немедленно вынести из квартиры. Нет, эти две эмали оставим, Олег Петрович их видел. А остальное…
Мы лихорадочно складываем монеты, украшения и портреты в жестяную коробку из-под печенья, заворачиваем ее в пакет.
– Вынесешь и спрячешь. Под куртку пристроим, будет незаметно.
– А ты?
– А я останусь, потому что за мной уже могут следить.
– Что же теперь будет?
– Могут прийти с обыском. Эта гнида Мальцев сделает так, чтобы найденное забрать себе. Теперь я думаю, что именно он и подстроил родителям ту аварию – чтобы забрать отцовскую коллекцию.
– Ты говорил, Олег Петрович работал с твоим папой.
– Ага, в КГБ. И до сих пор там работает, просто контора теперь по-другому называется.
Я в ужасе смотрю на Игоря. А тот прижимает меня к себе, зарывшись лицом в мои волосы.
– Мы попали в неприятности, потому что я ошибся. Когда он сказал «не может быть», я все понял. Как хорошо, что ты не светилась рядом с этими делами! Значит, тебя не тронут. Спрячь коробку в надежном месте. Кстати, я в нее записку положил с указанием места, где спрятана моя часть драгоценностей из ящика.
– Зачем?
– На всякий случай. Все, тебе нужно уходить, солнышко. Немедленно.
– А когда мы увидимся?
– Если завтра в полдень я не позвоню, придешь сюда. Только будь очень осторожна.
– Но…
– Ты должна меня слушаться. – Игорь гладит мои волосы. – Ничего, я разберусь со всем этим.
– А если тебе уехать?
– Будут искать. И возможности у них такие, что нам и не снились. Сбегу – придут к тебе. А так – вот он я, спрашивайте, у меня есть ответы. Ты же останешься в стороне, пока суд да дело. Думаю, все решится быстро, и мы снова будем вместе. Просто станем осторожнее. Уходи, малыш, сделай, как я тебя прошу.
– Ладно.
Мне страшно и хочется плакать, но я знаю, что раскисать нельзя. Иду вниз, а отчаяние давит на грудь. Мне очень страшно за Игоря. Я понимаю, случилось что-то нехорошее, однако не знаю, как ему помочь. А еще не знаю, где спрятать коробку, потому что дома мама и вездесущий Леха, да и квартира у нас небольшая, все на виду.
Решение приходит внезапно. Я ныряю в щель между двумя домами и оказываюсь на кладбище. Я знаю его вдоль и поперек, потому что иногда люблю гулять здесь, и спрячу пакет у Василька. Это маленький мальчик, чья могила находится посреди кладбища под туями. Он умер в далеком пятьдесят восьмом году, и я, бывая здесь, обратила внимание, что к нему давно уже никто не приходит – могилка заросла сорняками, была завалена мусором. Большие грустные глаза мальчика смотрят с небольшого памятника, с овального портрета, так безнадежно
Острой палкой я начинаю рыть под памятничком. Земля влажная, и ямка скоро становится глубокой, вот уже можно положить в нее пакет. Задвигаю сверток как можно ближе к камню, забрасываю грунтом. Ничего не видно будет, если сухих листьев насыпать, а пройдет дождь, и совсем следы раскопа скроются.
– Ты прости, малыш, но на тебя сейчас вся надежда, – говорю я, глядя на портрет Василька. – Мы попали в беду, и пусть наши вещи полежат пока здесь, у тебя. Ладно? Посторожи их для меня, потому что довериться мне больше некому.
Мальчик знакомо смотрит на меня с эмалированного овала – его глазенки грустные и серьезные. И мне кажется, что мы с ним договорились.
– Спасибо, малыш. Поверь, если бы не крайняя нужда, я бы никогда не просила тебя о таком, но выхода нет.
Я глажу портрет и ухожу, мне пора домой. Тревога за Игоря разрывает меня изнутри, но дома этого никто не должен заметить, иначе не избежать расспросов – не таких настойчивых, как раньше, но я сейчас не выдержу никаких.
– Ань, привет! – Валька Терновой выскочил из-за деревьев в соседнем с нашим дворе как привидение. – Домой идешь?
– Ага.
– Провожу тебя. Кстати, новые записи есть, могу для тебя переписать.
– Перепиши… Ой, а у меня кассеты чистой нет.
– Не вопрос, найду тебе кассету. Ань, а персидского котенка хочешь?
– Я-то хочу, да мама не позволит. Она даже рыбок не разрешает завести…
– Ну, как уговоришь, я достану.
– Ага, спасибо. А ты чего болтаешься на холоде? Снова мать цирк устроила?
– С самого утра начала – Витку колошматила, весь подъезд слышал, потом села горе заливать.
– А Витку за что?
– Мою сестру не знаешь? Было за что.
– Ну, все, я пришла. Пока, Валь, увидимся.
– Мне в армию скоро, Ань…
– Я знаю. Не хочется?
– Да нет, послужу, чего уж. Ты будешь меня ждать?
– Я? Валь, я не…
– Так это правда?
– Что?
– Ну, вы с Игорем… вместе, да?
– Тебе-то что за дело?
– Ладно, пойду. Увидимся. А кассету запишу тебе.
Я захожу в подъезд и поднимаюсь по ступенькам. Разговор с Валькой развеселил меня. Надо ж, что удумал, болван. Столько лет дружили, и на тебе! Да бог с ним, неважно. А вот над нами с Игорем нависла настоящая беда…
– Аня, разве можно бегать по такой погоде в легкой куртке?
– Я же не знала, что вечером станет так холодно. Ма, налей мне чаю.
– Сейчас. Немедленно в ванную! Набери горячей воды и согрейся. Я принесу чай туда.
Теперь у нас с мамой нормальные отношения. Она снова такая, как раньше, и я не хочу вспоминать то время, когда боялась ее.
– Где же ты гуляла?
– Да так, побродила немного. Вальку встретила, постояли возле подъезда, поговорили. Ему в армию скоро.