Моя прекрасная преподавательница, или беременна от студента
Шрифт:
С момента встречи с Алиной он впервые уделял столько внимания бизнесу. Потому что… требовалось срочно отвлечься. А не ехать к ней домой и не стоять под окнами, как какой-нибудь придурошный малолетка.
Вернулся Кать домой ближе к вечеру. За окнами уже занимались синие сумерки, и Вяземцев собирался взяться за учебники, когда в дом постучались.
— Да?
Вяземцев спустился на первый этаж.
— Шаукат Тимурович. Тут к вам приехали, — Харлам, начальник охраны Вяземцева, бывший боксер, с мордой кирпичом и очень преданным
Сердце Ката екнуло. А вдруг Алина вернулась? Может забыла что или просто…
Просто решила вернуться…
Но разочарование оказалось сильнее, чем предполагал Вяземцев.
— Ляля Голда. Пустить?
— Впускай! — отмахнулся Кат.
Ляля тут же появилась на пороге. Вся такая расфуфыренная, пахнущая дорогими сладкими духами. Под норковой шубой — платье ценой с автомобиль и размером с белье.
Розовое, с декольте почти до сосков, едва прикрывающее лобок. Ляля демонстративно сняла шерстяные колготки, сверкнув мизерными трусиками.
Подставила себе туфли на каблуках и надела их, сбросив дорогущие сапоги из ограниченной серии. Последним штрихом сняла шапку и тряхнула уложенными один к одному локонами.
Повертелась. Кат окинул гостью внимательным взглядом. И почему эта дорогая женщина, одетая так, что продай она все свои шмотки, смогла бы купить вторую иномарку, выглядит так дешево? В то время как Алина в ее вещах с распродажи — королева, как ни крути.
Ляля прошла на кухню и уселась на стол. Кат последовал за ней, не понимая, чего добивается Голда.
Ляля поманила Вяземцева пальцами и, едва тот приблизился, впилась поцелуем в его губы. Кат отпрянул. Мать твою! Как же неприятно! Потому, что целует не Алина!
— У тебя чего, сегодня течка? — грубо спросил у Ляли. Та обиженно поджала увеличенные губы.
— Значит, для своей тупой училки ты целое предоставление устроил, даже Радифа Заглятдинова нанял. А меня вот так встречаешь?
— Дура! — после грубости в адрес Алины Кат совсем не стеснялся в выражениях. — Она не такая шлюшка как ты! Она — женщина, для которой и не такое сделаешь!
Голда скривилась и фыркнула.
— Шаукат! Бро-ось! Я в сто раз лучше! И одеваюсь не как моя бабушка!
— Чего тебе надо? — Кат отступил, чтобы Ляля снова не полезла целоваться. Она прищурилась, соскочила со стола, цокнув каблуками по полу. Прошлась возле Ката, словно по подиуму.
— А если я влюблена в тебя?
— Ты? Влюблена? В меня? — он не скрывал удивления.
— Да! Просто хотела, чтобы ты сам сделал первый шаг! А ты… Ты увлекся этой дешевкой!
От очередного хамства в адрес Алины Кат закипел так, словно его мать оскорбили.
Схватил Лялю, встряхнул и грубо толкнул к выходу.
— А ну, пошла отсюда! Тут не рынок, чтобы пасть разевать и хамить, как базарная баба!
Ляля аж опешила, чуть не навернулась на своих каблучищах. Удержалась за стену и глаза ее максимально
— Ты… Меня… Из-за этой… Ты…
Пока она соображала, Кат поднялся наверх и крикнул в окно:
— Харлам! Гостья уходит! Проводи ее как следует!
Он видел в панорамное окно второго этажа, непроницаемое для взглядов снаружи и прозрачное изнутри, как Голда садилась в свою машину и что-то выкрикивала. Харлам с невозмутимым лицом каменного истукана проводил авто Голды до самых ворот.
Вот же сука! Сука! Сука! Думал Кат. Повезло ей, что она — не мужик. Мужика за такие слова в адрес Алины, Вяземцев отделал бы по первое число! Так что зубы потом на миллион вставлял бы!
Алина
Снова для меня потекли будни преподавателя в период экзаменов.
Лоботрясы приходили, как всегда, неподготовленными и уходили в святой уверенности, что препод к ним жестоко придирается. Те, кто взялся за ум, наконец-то, закрывали долги и получали долгожданные допуски. Самые отъявленные лодыри и неучи потрясали глубинами фантазий на тему физики или входили в преподавательскую, спрашивая где Алина Хаматовна. Глядя мне прямо в глаза.
Классика вуза в период сессии.
Кат писал мне каждый вечер по вотсапу.
«Жду. Верю. Скучаю».
А ровно через час после его послания приезжал курьер с фруктовым букетом.
В общем, до нашего кафедрального Нового года все шло ровно как обычно. Если не считать ненавязчивых ухаживаний Вяземцева.
Я была очень ему благодарна и за терпение, и за понимание. И особенно за то, что не поддерживал Тошку тогда, на своей кухне. Или я уже совсем ничего не понимаю в психологии, или Кату этого очень хотелось. Но Вяземцев все же сдержался.
…На кафедральную вечеринку я собиралась без особого энтузиазма. Хотелось, действительно, поддержать наших старших солдат педагогического фронта. Станцевать с Ковиным, потравить анекдоты с Хайруллиным. Выпить с Настей Рудниковой и послушать рассказы Ахтенова о его студенческих буднях вместе с будущей женой — гимнасткой олимпийской сборной. Его истории просто завораживали.
Обязательно выдержать нудную речь Началовой, которая перебивала даже заведующего кафедрой и ее рассказы об успехе дочери, благодаря взяткам и знакомствам.
И умудриться улизнуть раньше, чем Альбина на нетрезвую голову заведет старую песню о том, как ее бросил студент-хахаль, о том, как повезло Ане и как сложно найти нормального мужика, если работаешь круглые сутки.
А потом попытается вытащить танцевать всех молодых преподавателей и аспирантов кафедры.
Особенно наряжаться я не стала. Надела кожаные лосины и свободную черную тунику, подпоясав ее широким кожаным поясом.
Дутики-сапоги, купленные на последнюю бешено большую зарплату препода, которую друзья Ката приняли бы за чаевые, немного макияжа, коса — вот я и готова.