Моя прекрасная убийца [Сборник]
Шрифт:
Трое других ухмыльнулись. Он мне наверняка припомнит, но меня это не трогало.
Подошел, сцепив руки, доктор Тютер.
— Извините, а можно не упоминать в газетах название нашего универмага? — спросил он.
— Обратитесь к вашему адвокату, может быть, он поможет, — посоветовал я ему и снова обернулся к репортерам.
— Вот женщины, которые первыми обнаружили труп.
— Первой обнаружила я! — донесся до меня громкий голос женщины-Рака. Сказано было так, что я живо представил ее фотографию на первой полосе.
Я вернулся в комнату. Заколотый
— Он мертв примерно два дня. Большего я вам сейчас не могу сказать. Патологоанатомы должны произвести вскрытие, и только оно позволит точно установить время убийства, господин Клипп.
— Ясно, — сказал я. — Спасибо, доктор. Но факт убийства несомненен? Самоубийство исключено?
— Исключено, — ответил он — Я много чего повидал на своем веку, но чтобы кто-то воткнул себе ножницы сбоку в горло… Нет, это невозможно!
Я поблагодарил еще раз. Он спросил, можно ли распорядиться, чтобы увезли труп. Я повернулся к остальным экспертам. Те согласно кивнули. Врач попрощался и ушел. Фотограф уложил свои аппараты и удалился вслед за ним. Как только открылась дверь, их обоих тут же окружили репортеры. Я видел, как врач энергично покачал головой и жестом отстранил их, а фотограф тоже покачал головой с самой загадочной миной, и они вместе направились к лифту.
Я еще раз обошел вокруг трупа, присел около и посмотрел на него.
— Нашли что-нибудь? — поинтересовался я у экспертов.
— Ничего! — ответил один из них, посыпая серым порошком поверхность стола, дабы снять отпечатки пальцев.
— Отпечатков масса, — продолжал он. — Но, похоже, все принадлежат убитому. На ящике стола и на настольном календаре есть и другие. Однако их могла оставить секретарша.
— А на ножницах? — спросил я.
— Никаких! — ответил он.
— А на предметах в карманах?
— Только его собственные, — ответил другой криминалист.
— На фотографиях тоже… — добавил третий.
— На фотографиях? — спросил я.
— Ну да, у него в бумажнике целая пачка фотографий девушек. На любой вкус — помоложе, постарше. Некоторые сняты обнаженными.
— Можно взглянуть? — попросил я.
— Это с утра-то пораньше? — поддел один из них.
— Утро вечера мудренее, — процитировал я своего коллегу Петера. Я ждал, что кто-нибудь скажет «Глупо», как сказал ему я, но все промолчали. Возможно, просто не отважились, поскольку все четверо когда-то сидели по два раза в неделю на моих лекциях в полицейской школе и внимали моим мудрым наставлениям. Один из них вытащил из аккуратной кучки, в которую они сложили содержимое карманов Ладике, бумажник и протянул его мне. Мягкая, тонкая кожа. Почти новый.
— Где он его носил? — спросил я.
— В пиджаке. Пиджак висел там, за занавеской.
Рядом с членской карточкой автомобильного клуба, паспортом и пропуском в магазин круглосуточно в бумажнике лежали двенадцать фотографий девушек и женщин. Всех возрастов и, действительно,
Это была редкостная коллекция! Например, на одной фотографии, изображающей обнаженную женщину бальзаковского возраста и столь рубенсовских форм, что лучше бы ей сниматься лежа на спине, но никак не стоя, — так вот, прямо на этом животе и на этой груди было написано: «Альфреду, моему лебедю — от его Леды!»
Должно быть, Альфред, именуемый лебедем, был не особенно разборчив. «На память о прекрасных часах вдвоем» преподнесла ему свою фотографию девица не первой молодости с томным взглядом. «Фредди, моему медвежонку, в память о шалостях на пляже Балтийского моря» — так была подписана фотография, на которой тридцатилетняя красотка демонстрировала свои прыщи, купальник и сексапильность престарелой эскимоски. Все остальные были в таком же роде.
Только одна фотография была без посвящения: девичья головка в профиль, выглядевшая рядом с Ледой и русалкой с Балтийского побережья как персик в ящике с картошкой. Я вертел фотографию и так и этак, не понимая, что могло связывать это волшебное создание с гнусным типом Ладике.
Я еще раз, более внимательно, осмотрел убитого. Пальцы, пожелтевшие от никотина. Типичное, зауряднопривлекательное, гладкое лицо, резко очерченный рот, длинные, темные, шелковистые ресницы. На рубашке, сшитой по индивидуальному заказу, и на пиджаке были ярлыки одного из лучших портных Гамбурга. Я перелистал документы. Альфред Ладике, заведующий секцией, 34 года, не женат, живет в Гамбурге, Миттельвег, 13. Квартал не для бедных. Альфред Ладике — Казанова из Пезельдорфа.
— Ключей нет? — спросил я.
— Есть, — сказал один из экспертов. — От машины и от квартиры, лежат на письменном столе, в кожаном футляре.
— У вас еще много работы? — поинтересовался я, взглянув на часы. Было около шести.
— Примерно на час.
— Хорошо, — сказал я. — Я еду на квартиру Ладике. Занесите в протокол, что я взял все двенадцать фотографий. Возможно, одна из них мне понадобится.
— К примеру, Леда!
— Вот именно. Как предмет моих детских вожделений.
У двери я обернулся:
— Но один из вас должен оставаться здесь до моего возвращения.
— О’кей, — хором сказали все четверо.
В коридоре репортеры все еще роились вокруг уборщиц. Когда я вышел, они накинулись на меня.
— Сожалею, но никаких комментариев не будет, — сказал я. — Если хотите, записывайте анкетные данные убитого.
И я продиктовал им эти данные, хотя они вполне могли навести справки в конторе у дрктора Тютера. Пусть хоть это будет им легким утешением, подумалось мне.
У той уборщицы, что помоложе, я спросил, где отыскать ее шефа.
Штракмайер-старший поднялся с кресла, обтянутого оленьей кожей, когда я, коротко постучав, вошел в его тронный зал. Штракмайер-младший стоял у окна и курил сигару.