Моя профессия – смотрящая
Шрифт:
Но второй разговор с обитателем госпиталя в Кельне продемонстрировал, что борьба за место на вертикали еще не закончена. Голос был уже более бодрым.
— Как ваше здоровье? Что мне сказать Юле?
— Пусть сама позвонит и узнает.
Означало, что оборона родственников снята. Теперь предстояло выслушать инструкции больного. Вано торговался, хотя все время ссылался на брата, который был неуступчив. Сам
— Два с половиной. И найди юриста, которому нужно перевести деньги! Как только узнают, что бабки уже лежат, сами прибегут.
Вероника верила, что он знал человеческую натуру лучше ее.
Руслан засобирался домой. Его начальники разрешили ему вернуться.
— А кто же меня будет охранять? — спросила Аня.
Она уже привыкла к его присутствию в квартире и к тому, что этот молчаливый мужчина отвозил ее в школу и забирал домой. Девочке явно не хватало отца.
Но у него была своя семья в Москве, и с этим приходилось считаться. Кроме того, ему просто не понравилось в Америке. А ради того, чтобы посмотреть и оценить эту страну, он, собственно, и согласился приехать сюда, чтобы разыгрывать из себя страшного бандита. Его земляки жили плохо. В основном на пособия беженцам и подрабатывая нелегально в качестве автомехаников и продавщиц. Брайтон он не переваривал. А другую Америку, в которой живет большинство американцев, просто не знал.
— Он получил новое задание и уезжает, — объяснила Вероника дочке.
Понадеялась, что дети быстро забывают и образ Руслана постепенно сотрется из ее памяти.
Братья наконец сломались, и в кабинете у юриста Вано получил свой чек в обмен на подпись под обязательством забыть о прошлом и не возникать в будущем.
Теперь имелись все три бумаги. Полученное Вячеславом соглашение с Ашотом Абгаровичем лежало у Юльки, а две других — у Вероники: одно, подписанное Вано, и другое, выбитое у Ореха. Эту вторую она вытащила из кармана пиджака Руслана, когда он плескался в ванной, и заменила на цветную копию. Он служил лишь курьером и страшилой для воздействия на нервных иммигрантов с
В последний вечер они оставили Аню на попечение Марии Сергеевны, а сами пошли побродить по району в Бруклине, где сосредоточены лучшие рестораны. Туда ходили истинные ньюйоркцы, чтобы не мешаться с толпами туристов на Манхэттене. Погода стояла тихая и сухая, не было зимнего ветра. Руслан был явно в приподнятом настроении, и они брели, выбирая самый симпатичный ресторан.
— Не хочу в марокканский, — капризничала Вероника. — Там заставят есть верблюда.
— Ой! В Москве на каждом углу по итальянскому, — отвергал ее предложения Руслан.
Наконец согласились на греческий. Ей вспомнился Вано и греческий салат, который Веронике там принесли и вкуса которого она не запомнила. После подписания соглашения он приглашал ее заходить к нему в ресторан, но прозвучало это как-то неискренне, и она из вежливости лишь кивнула.
И вот теперь Руслан стал с энтузиазмом ей объяснять, как много общего в их собственной кухне и в греческой. А Вероника смотрела на него и думала о том, что завершился еще один этап жизни, куда был вовлечен широкий круг самых разных людей, с большинством из которых она не хотела бы встречаться никогда более. Но и этот сильный человек в неизменной, немного старомодной тройке тоже уйдет из ее жизни. Оба прекрасно понимали, что никогда больше не увидятся.
На следующий день он улетит. А Вероника, проводив его, через час сама сядет с Аней в такси, чтобы ехать в аэропорт. Олигарх распорядился, чтобы она лично привезла бумаги в Кельн. Но Руслану знать об этом было незачем.
А затем потянутся нью-йоркские зимние будни с депрессивной погодой, неизменными поездками в школу и обратно, коротанием вечеров перед светящимся экраном в другой мир, где жизнь казалась лучше, теплее, насыщеннее. Но это будет потом. А в этот вечер ей хотелось смеяться, не думать о завтрашнем дне, чувствовать себя женщиной, которая кому-то нравится. А Руслан все никак не мог остановиться и продолжал сравнивать кухни двух стран. И странно, ей было даже интересно слушать.