Моя сто девяностая школа (рассказы)
Шрифт:
– Воешь, воешь, - сказал Павка.
– Вспомни, как ты позавчера выл, когда получил "неуд" по математике.
– Перестань, Старицкий. Зачем обижать своих товарищей?
– сказала Любовь Аркадьевна.
– Поляков будет играть Волка, потому что это нужно для дела.
– Для дела я согласен, - сказал я.
– Ну, а в роли охотников выступят Навяжский и Гурьев.
Каждый вечер по два часа мы репетировали. И наконец состоялся спектакль. В актовом зале большую часть мест занимали ученики младших классов,
Увертюру на рояле сыграла ученица младшего класса Ася Барон при участии Володьки Петухова (барабан).
Открылся занавес. Сцена изображала комнату мамы.
– Доченька, - сказала Ира, изображавшая мать в платье своей матери и в высокой (под взрослую) прическе, - пойди навести нашу бабусю. У нее скарлатина, и она одна в доме. Снеси ей пирог, который я испекла для нее.
– А где пирог?
– спросила Аня (ей очень шла сшитая специально для спектакля красная шапочка).
– Действительно, где пирог?
– спросила Ира.
Для спектакля Ирина мама испекла самый настоящий пирог с повидлом.
Красная Шапочка и ее мать обыскали всю сцену, но пирога не нашли.
– Без пирога играть я не буду, - оказала Аня.
И тут из-за кулис прозвучал громкий голос Штейдинга, который был у нас машинистом сцены и стоял у занавеса:
– Павлушка, негодяй, съел пирог.
В зрительном зале раздался смех.
– Тогда навести бабулю, - сказала Ира, - и скажи ей, что пирог я пришлю ей завтра. Будешь идти по лесу, будь осторожна. Не попадись навстречу Волку.
– Не беспокойся, мамочка, я буду осторожна, - сказала Аня.
Штейдинг опустил занавес, и оркестр исполнил музыкальную интермедию. Атмосфера нагнеталась. Громыхал барабан, и жалобно пел рояль. Тучи сгущались.
Открылся занавес. Сцена изображала лес. Это мы привезли несколько березок и одну елку и укрепили их в ведрах. Аня шла по лесу и пела свою песенку:
Я иду к своей бабусе,
Я иду, ничуть не труся.
Страшным лесом я иду,
На свою да на беду.
Стихи написал Бродский, он у нас считался поэтом.
Аня пела, а я в волчьей маске стоял за кулисой и смотрел на Аню. Я был по-прежнему в нее влюблен и не мог отвести от нее взгляда.
– Поляков, на выход!
– шептала Любовь Аркадьевна. Но я ничего не слышал.
Тогда Павка что есть силы толкнул меня в спину, и я пробкой вылетел на сцену.
– Ай!
– вскрикнула Аня.
– Здравствуй, Красная Шапочка, - сказал я и забыл все свои слова. Я стоял и смотрел на Аню.
– Вы, кажется, хотели спросить, куда я иду?
– сказала Аня.
– Да, - сказал я - Хотел.. Очень хотел... спросить...
– Вы хотели спросить, не иду ли я к своей бабушке?
– Да, я хотел спросить, не идете ли вы к своей бабушке, - повторил я,
– А я иду к своей бабушке, - (сказала Аня, - она очень больна, и я иду ее навестить.
Я мучительно вспоминал свою роль, но это было бесполезно. Мы стояли на сцене и молчали. И тогда Аня сказала:
– Вы, кажется, хотели спросить, а где живет моя бабушка?
– Да!
– радостно сказал я.
– Я как раз хотел спросить: а где живет ваша бабушка?
– За лесом, в маленьком голубом домике, - сказала Аня.
– Простите, я спешу.
И убежала.
И тогда я вспомнил вce слова и закричал:
– Я опережу ее! Она пошла по тропинке, а я прямиком сквозь чащу! Что-то у меня чешутся зубы!..
Я сделал немыслимый прыжок и умчался.
Опять Штейдинг опустил занавес, и опять оркестр заиграл музыку, в которой еще больше нарастала тревога.
Занавес открылся. Комната бабушки. В кровати лежит Павка Старицкий в очках и в чепце.
– Что-то у меня плохо с сердцем, - сказал он.
– Надо принять микстуру.
Он взял с тумбочки, стоявшей у кровати, литровую бутылку c чаем и выпил ее всю под аплодисменты зала.
В этот момент вошел я - Волк.
– Здравствуйте, бабуся, - оказал я.
– Ой! Ой! Волк! Волк!
– закричал Павка и выскочил из постели.
Любовь Аркадьевна запретила ему выскакивать и велела лежать под одеялом, но он не мог не показаться всем в ночной рубашке своей мамы, или, как он говорил, "в роскошном пеньюаре".
И вместо того чтобы зрители в зале вскрикивали от ужаса, понимая, что Волк съест бабушку, они хохотали навзрыд, глядя, как Павка в розовом кружевном пеньюаре скакал по комнате и кричал: "Ой, мама!"
– Идиот, - оказал я ему шепотом.
– Мало того, что ты съел пирог, так ты еще не даешь мне съесть бабушку... Срываешь мне всю сцену...
И я набросился на Павла с криком:
– Вот я тебя сейчас съем!
Я схватил его и потащил под одеяло. Забросив его на кровать, я накрылся вместе с ним одеялом, полагая, что он останется незаметно там, а я высуну голову и скажу: "Какая была вкусная бабушка!" Но не тут-то было: Павка стал меня щекотать, и кричала в результате не бабушка, а Волк.
Наконец мне удалось заставить Павку прекратить свои шутки, и я высунул голову и сказал свои слова.
Вслед за этим я надел на себя бабушкин чепец и очки.
В комнату вошла Аня.
– Здравствуй, бабуся!
– Здравствуй, Шапуся!
– оказал я.
– Подойди ко мне и поцелуй меня, внученька.
Я ждал две недели этого момента. Я надеялся, что Аня поцелует меня при всех. Пусть она поцелует меня в лице Волка. Хоть так. Я мечтал об этом.
Но Аня сказала:
– Я боюсь тебя, бабушка. Почему у тебя так сверкают глаза?