Моя сумма рерум
Шрифт:
— Подошвы на сухой листве оставят следы…
Он был очень хорош в этом своём новом образе.
— Еще под кожей бьется пульс и надо жить…
Дятел не прекращал ёрзать. Два раза даже попытался встать, чтобы посмотреть, но на него тут же зашикали сидящие за нами.
— Это же Лёша? Наш Лёша, да?
Тут я не выдержал и уже начал смеяться в голос.
— Останусь пеплом на губах,
Останусь пламенем в глазах,
В твоих руках дыханьем ветра… — с чувством продолжал Лёха, обращаясь к первым рядам.
— Парик поправь!
Зал грохнул от смеха.
— Это у тебя парик! А у меня все естественное! — уязвленно парировал прямо в микрофон Леха, но съехавшие набок кудри поправил.
— В конце тоннеля яркий свет, и я иду… — намотав на свободную руку подол, он спустился со сцены и пошел по проходу, как бы в «конец тоннеля».
Народ рыдал. Все ряды тряслись от хохота так, что пол мог не выдержать и провалиться.
С растерянным непониманием Лёха вглядывался в лица зрителей, мимо которых проходил, типа: Над чем тут ржать? Грустная же песня.
Но дойдя до Трифонова, счастливо расцвел и, оставив тщетные попытки держаться серьёзно, точно девушка, с показной нежностью, опустился ему на колени.
— Не плачь, я боли не боюсь — ее там нет…
Тифон рассмеялся, но тут же бесцеремонно выпихнул новоиспеченную диву обратно в проход и смачно шлепнул вдогонку по заду. Криворотов радостно подскочил и обнадеженно допел:
— А может, я с тобой останусь…
Дятел мелко вибрировал вместе с лавкой, будто у него снова приступ случился, Зоя рыдала, уткнувшись в Ярова, мелкие дети корчились, учителя вытирали слёзы, старшие классы сползали с кресел. На лицах Лёхиных восьмиклассниц, девятиклассниц и десятиклассниц застыло выражение неописуемого восхищения. Хохот зала уже полностью заглушал саму песню. Но Криворотов не сдаваясь, доорал:
— Я для тебя останусь светом.
Однако эти слова были уже неразличимы за общим бешеным ржанием.
Зал аплодировал стоя.
Торжественное мероприятие превратилось в цирк.
К Лёхе подошла организаторша концерта, что-то сказала, и через минуту, вспотевший, но сияющий, он снова появился на сцене, уже без своего дурацкого прикида.
— Ладно. Меня просили ещё раз и по-нормальному.
И он снова стал петь ту же песню, но уже без глума. Пел очень хорошо, только серьёзно слушать больше никто не мог.
Под это всеобщее оживление Трифонов вдруг встал с места, подошел к ряду, где сидела Зоя, и поманил её рукой. Но Зоя помотала головой, показывая, что подходить не хочет. Он ещё раз позвал. Но она снова отказалась.
— Выйди, поговорить на пять минут, — крикнул он.
Но Зоя с растянутыми в издевательскую улыбку губами в очередной раз замотала головой.
— Миронова, подойди по-хорошему! — шлёпнул ладонью по спинке ближайшего стула, и сидевший на нем парнишка благоразумно предпочел свалить.
Тогда Зоя взяла и специально пересела на колени к Ярову, спиной к Тифону, чтобы даже не смотреть в ту сторону.
Лёха
Пятна на лице Трифонова разгорелись, словно в приступе лихорадки.
К нему подскочила Наталья Сергеевна и начала выпихивать. Но он не уходил, упрямо намереваясь пробраться к Зое. Ещё несколько человек с этого ряда по-тихому слиняли. Наталья Сергеевна, громко крича: «Сейчас же уходи!», вцепилась ему в локоть. Раз пять так повторила. Но, перекрикивая её, Тифон хрипел: «Миронова, иди сюда!». На Лёху уже никто не смотрел.
Зоя же, закрыв уши ладонями, и сжавшись, как напуганный бельчонок, продолжала сидеть спиной.
Яров широко раскинул руки на спинки стульев и с победной ухмылкой показал Тифону средний палец. Трифонов рванул вперед, Наталья Сергеевна рухнула на стул. Девчонки, оказавшиеся между ними в ряду, завизжали. Музыка выключилась. На помощь математичке уже бежали обжешник и Полтинник.
— Ты чё, Миронова, реально деньги взяла? — заорал на весь зал Тифон, когда понял, что его сейчас будут выводить.
Но Зоя не повернулась.
— Коза продажная! Шкура рыжая. Чтоб тебе эти деньги поперек глотки встали.
И прежде, чем мужчины его схватили, развернулся, и сам вышел из зала.
Дятел оказался прав. На редкость занимательный концерт получился.
Мероприятие свернули, быстро прогнав две последние песни, на исполнителей которых никто уже не смотрел. Все обсуждали Трифонова и немного Лёху. Я же сидел и осознавал, что очень сильно соскучился по ним. По нашим прогулкам, по болтовне, по нескончаемому позитиву, который, не смотря на всевозможные траблы, вошел в мою жизнь. По стойкому ощущению надежности и уверенности в них самих и завтрашнем дне. Никогда прежде я так не привязывался к людям, а уж тем более за такой короткий срок.
А тут ещё и Дятел «подогрел».
— Жаль, что ты больше с Лёшей не дружишь. С ним весело, — печально вздохнул он, должно быть, вспомнив вписку у Малыгина и «коктейльную вечеринку» в клубе.
— Жаль ему, — проворчал я. — Если бы ты меня тогда не сдал, я бы с ними не поругался.
— А хочешь, я прямо сейчас подойду к Лёше и скажу, что ты готов помириться?
— Ещё чего! Сам подойду.
Я догнал Криворотова возле столовой. Окликнул с лестницы, он остановился и обождал.
— Ты офигенски выступил.
— Спасибо.
— Тебя Зоя просила?
Лёха усмехнулся:
— Ну, конечно, она попросит. Так, просто, решил приколоться немного. Повеселить. А то она не в себе последнее время. Думал, поржет, подобреет. Но не сработало, — и тут он вспомнил, что мы с ним в ссоре. — А тебе чего?
— Слушай, Лёх, давай мириться? Я на ЛЭП тупо протормозил. Растерялся. Столько всего произошло. Прости.
— Хорошо, — охотно откликнулся Лёха, и я понял, что он давно не обижается. — Но с Тифоном разговаривать пока не советую. Он сейчас бешеный. Видел же, что было. Зойка его до ручки довела.