Моя сумма рерум
Шрифт:
— Но мы вместе там были, — сказал я. — Значит, нас всех выгонять нужно.
— Ты, Горелов, вообще у нас тут никто, — заявила завуч. — И если хочешь, можешь самостоятельно забрать документы.
— В случае же с Трифоновым — это вопрос принципа. Нашей с ним договоренности. Как ты считаешь, Андрей, это справедливо?
Директриса вопросительно уставилась на Тифона.
Тот кивнул, медленно поднялся и, сказав «до свидания», ушел. Больше в школе до самого концерта мы его не видели.
========== Глава 32 ==========
Традиционный
Дятел твердил, что это очень веселый и «занимательный» концерт. Но меня, кроме «Останусь», в нем ничего не интересовало. Пошел туда из-за Зои и немного за компанию с Дятлом. Скрывать больше было нечего, стыдиться тоже. Дятел единственный, с кем я в последние дни вообще общался, и мне это нравилось, потому что он никогда не притворялся и говорил только то, что думает — глоток свежего воздуха в нестерпимой духоте тайн, недомолвок и фальши.
Зато теперь я понимал, почему Яров, поссорившись со всеми, так и не завел себе новых друзей. То была особая, наивысшая форма протеста — остаться одному. Быть самому по себе. Независимым и гордым. Вот только я, в отличие от Ярова, уже ни на что не обижался. Наша с Трифоновым ссора казалась сущим пустяком. Я был тогда не в себе и зол на него из-за Зои. Он же просто упрекнул меня, на что тоже имел полное право. Ничего критичного, и если бы не закрутившиеся вокруг Зои события и не решение директора отстранить его от занятий, мы бы наверняка уже помирились. Но он в школу не ходил, а Криворотов был всецело поглощен своими запутавшимися отношениями с девушками.
Зоя же продолжала общаться с Яриком. И мне это совершенно не давало покоя. Так и хотелось подойти, встряхнуть и сказать: Что ты делаешь? Очнись!
Но я не подходил. Какое ей до меня дело?
Однако сам Яров меня не волновал. Я научился видеть скрытое. Поэтому, чем откровенней Зоя выражала свою симпатию Ярову, тем сильнее я ревновал к Трифонову. Много раз думал, что должен поговорить с ней, но очень боялся, что стану унижаться и выпрашивать что-то, тогда как прекрасно знал, что просто «нравлюсь».
В Подслушке только и обсуждали, что её да Ярова. Даже больше, чем любовные похождения Криворотова и развернувшийся срач между Шурочкиной и Данилиной.
Писали, в основном, всякие гадости, и я мало чему верил. Но буквально накануне появился новый слух. О том, что Яров якобы дал Зое деньги. Много денег, и теперь она, как говорили, «за всю жизнь не расплатится». Я бы счел это очередной беспочвенной сплетней, но Яров знал про долг, про Дядю Гену, про квартиру и при желании мог достать для Зои деньги. Те самые деньги, которые хотел принести ей я, чтобы заслужить её любовь. И это известие ранило сильнее всего.
В то, что Зоя могла принять его «помощь», я охотно верил, ведь это касалось благополучия всей её семьи. А дальше оставалось только гадать,
Мы с Дятлом устроились с краю, возле стенки на длинной деревянной лавке из физкультурного зала. На первые ряды набились мелкие, за ними седьмые-восьмые классы. Наши заняли два ряда сзади, а Зоя с Яровым сели рядом с Нинкиным классом.
Концерт начался, но я за ним почти не следил, всё ждал, когда наступит Зоина очередь, но она, похоже, никуда не собиралась. Сидела и с милым личиком любезничала с Яровым.
— Когда уже Миронова-то? — нетерпеливо озвучил я свои мысли.
— Как? Ты не знаешь? — удивленно откликнулся Дятел. — У неё голос сел, разговаривать не может. Обидно, да? Так хотела выступить.
Эта новость сразила меня, как гром среди ясного неба. Мы не разговаривали.
Я ничего не знал об этом, и, как оказалось, не только я.
Примерно через полчаса после начала концерта в зал ввалился Трифонов. Видок совершенно нешкольный: в драных джинсах, длинной черной футболке с глубоким вырезом и большой белой надписью «Not good enough» под кожаной курткой, без банданы. Дракон нарочно был выставлен на всеобщее обозрение.
Когда он вошел, кто-то с последнего ряда его заметил, и постепенно эта новость, прокатившись вперед по залу, заставила обернуться всех. Сначала он собирался встать в самом конце, но какая-то женщина с камерой погнала его на свободное место с краю, чтобы не мешал снимать.
Увидев его, Лёха тут же пробрался со своего ряда, сел рядом на корточки, и они стали что-то живо обсуждать. А когда Наталья Сергеевна, заметив это, показала им кулак, Лёха бегом выскочил из зала. Всё то время пока они шептались с Лёхой, Трифонов не переставал пристально следить за Зоей и Яриком.
Минут через десять Криворотов вернулся со спортивной сумкой в руках. Пробрался по стеночке к сцене и скрылся за кулисами. Вскоре, после того, как скучная десятиклассница хорошо поставленным, но совершенно невыразительным голосом допела «My heart will go on», ведущий как-то подозрительно похрюкивая объявил:
— Миронова Зоя, одиннадцатый «А» с песней «Останусь».
И в ту же минуту на сцене появилось нечто в длиннющем алом платье и нелепом черном парике с тугими кудрями. По залу прокатился ропот недоумения, а за ним лёгкий смешок. Я во все глаза уставился на это чудо природы и никак не мог сообразить, что происходит. Зоя тоже, у неё в прямом смысле челюсть отвисла, потому что она так и застыла с вытаращенными глазами и открытым ртом.
«Чудо» с самым серьёзным, даже трагическим выражением лица, вразвалочку вышло на середину сцены. Но синие глаза так светились, что их невозможно было не узнать.
В области груди платье на Лёхе грозилось вот-вот разойтись по швам, а снизу волочилось бесформенной тряпкой.
Меня начало тихо потрясывать от смеха.
— В конце тоннеля яркий свет слепой звезды, — затянул он высоким женским голосом, поднося руку к бровям и пристально вглядываясь вдаль, словно высматривая в зале эту самую звезду.