Моя Святая Земля
Шрифт:
– А ты отказалась от земли, - сказал Сэдрик.
– Да? Чтобы платить только за огород?
Старуха покивала, заглянула в горшок, вздохнула.
– А что делать? Ренна-то, дурёха, тянула-тянула, пока не надорвалась - теперь от ветерка шатается, да и слегла, наконец. А на мне четверо ртов, да и пятого вот принесла, кобыла...
– Матушка...
– прошептала Ренна с печи, и старуха встрепенулась.
– Молчи уж, молчи! Сей же час похлёбка сварится, отолью тебе в чашку, горькая...
Кирилла знобило. Надо было что-то делать, и он налил тёплой
– Это, - сказал он самым внушительным тоном, на какой был способен, - очень ценное лекарство. И редкое. Заморское. Помогает почти что от всех болезней.
Судя по лицам старухи и малышей, никто не усомнился. Кирилл подумал, что, если не подействует эта королевская магия, то может подействовать эффект плацебо - и принялся разглагольствовать о чудодейственных лекарствах в заморских странах, от которых хромые начинают танцевать, а у слепых раскрываются глаза. Его завороженно слушали.
А потом старуха кормила малышей жидким супом, который они хлебали с наслаждением, и Кирилл поил бульоном Ренну. Она пила крохотными глотками, а Кирилл думал, что она вовсе не пожилая, просто страшно уставшая, истощённая и больная - что, в действительности, Ренне лет двадцать пять, вряд ли больше.
И это тоже резало душу до острой боли, но Кирилл пока не мог ничего изменить.
***
Они все уснули так быстро, что Кирилл удивился. Хотя, по здравому размышлению, удивляться было нечему: по земным меркам ужин выглядел крайне скудно, но хозяева дома наелись непривычно плотно. Зашуршал только младенец, но, когда Кирилл взял его на руки, а Сэдрик влил в его ротик пару ложек разбавленного молока, бедолага снова заснул, положив головку Кириллу на плечо. На малыша круг благости точно подействовал: дышал он ровно и спокойно, а от его макушки пахло котёнком.
И уже потом, покачивая колыбель, где спал младенец, Кирилл поймал себя на мысли, что в избе тепло и странно уютно, даже вой ветра в печной трубе не нарушает этого уюта, а лунный свет мягок, как ночник. И что очень здорово было бы постелить спальник на лавку и подремать часок. Но Сэдрик и не думал спать, он смотрел в окно на луну и начинающийся снегопад - Кирилл вспомнил, что Сэдрик ждёт вампиров.
– Они должны тебя найти?
– спросил Кирилл шёпотом.
– А ты чего меня братом назвал, государь?
– тоже шёпотом спросил Сэдрик.
– Какой я тебе брат, ошалел?
Кирилл невольно улыбнулся.
– Зато ни у кого не вызывают лишних вопросов ни твоё увечье, ни твои шрамы, - шепнул он.
– И вообще, не смей спорить с королём, это не светски!
– Тихо!
– вдруг шикнул Сэдрик.
– Летят. Надо выйти во двор.
Кирилл надел куртку. Выходить на мороз зверски не хотелось.
– Можешь подождать тут, - сказал Сэдрик.
– Обряд довольно безобразный, на самом деле...
– Я выйду, - сказал Кирилл.
– На
Они выскользнули в ночной холод, постаравшись сохранить в избе сонное тепло. Сэдрик прикрыл дверь и взглянул в небо.
С неба сыпался мелкий колючий снег; луна ныряла в мути ночных облаков. Как Сэдрик умудрился что-то рассмотреть в этой порошащей, туманной мгле - осталось загадкой для Кирилла, но он рассмотрел и сказал, негодуя:
– Неумершие совсем не соображают, что делают, серебра на них нет...
– А что?
– спросил Кирилл, пожимаясь от ночного озноба.
– Я им велел, бестолковым, зеркало принести, - мрачно напомнил Сэдрик.
– Несут, нежить поганая...
Теперь увидал и Кирилл. Зрелище казалось из ряда вон выходящим, просто сюрреалистическим.
Сквозь снегопад летели серебристые совы. Самая большая и впрямь тащила, вцепившись в оправу когтями, небольшое круглое зеркало, в котором мелькал снег. Кирилл невольно вспомнил хогвартскую почту.
Сэдрик махнул рукой. Совы невесомыми тенями спланировали на двор, на лету меняя облик. Серебристое оперение оборачивалось плащами или кринолинами - а зеркало оказалось в руках у статного юноши с нежным фарфоровым лицом, кружевного и бархатного, в бледных кудрях.
Лунные бальные одеяния вампиров во дворе нищей избёнки в голодной, разорённой и агонизирующей деревеньке казались чем-то маскарадным.
Сэдрик окинул вампиров неодобрительным взглядом.
– И что, - хмуро спросил он, - это все? Десять? А где Ульрих? Клара где? Гилберт?
Нельга, выйдя вперёд и заглядывая Сэдрику в лицо снизу вверх, печально сказала:
– Ульрих, спаси Господь его душу, покоится ныне в благословенной тени, тёмный мэтр, и Клара с ним. Гилберт спит.
Сэдрик вздохнул и спросил, снизив тон:
– С чего это Гилберт спит? Не дело неумершему валяться в гробу после заката.
– Но на могиле Гилберта - знак против Приходящих в Ночи, - сказала Нельга.
– Он не сможет проснуться даже от труб вестников Божьих... пока кто-нибудь не снимет заклятья, - добавила она просительно.
– Ясно, - отрезал Сэдрик и тут же напустился на кружевного юношу.
– Жеан, как ты думаешь, зачем я попросил зеркало? Считаешь, чтобы было, перед чем напудриться? Что ж ты такое большое приволок, взял бы уж дамский медальончик, чего там! Ну почему, стоит связаться с Сумерками - и уже по лодыжки в дураках?!
Жеан, не поднимая глаз, попытался оправдаться:
– Простите, тёмный мэтр, это самое большое зеркало, какое мы смогли достать и принести. Ветер, лететь неудобно...
– Смотри, государь, что осталось от Сумерек в твоей стране!
– бросил Сэдрик зло и тоскливо.
– Щенята! Детки! Зеркало им не дотащить! Для их собственного Князя! Силёнок не хватает! И я должен заменить им кормящую мамашу! Сучий узурпатор с монахами, которые готовы козла под хвост целовать, если прикажет ад, истребляют Сумерки, а днём развлекаются, убивая живых, гадюки... благо раздолье грязной смерти - посмотри, с чем мы теперь существуем! Богадельня...