Моя жена, ее любовники и жертвы
Шрифт:
Домой Маринка пришла на взводе: ей вовсе не казалось, что все хоть когда-нибудь будет хорошо. Мишка в последнее время часто задерживался на работе, оснащая своих клиентов страшно нужным программным оборудованием, и без него Маришке особенно нерадостно было находиться в квартире Ложкиных.
Она вошла в кухню. В отсутствие сына Римма Олеговна ленилась накрывать стол к семейному ужину, что Маришке было, в общем-то, на руку, но, заслышав шаги невестки, свекровь тут же прибежала, рекламируя картошку с жареным луком.
Запах жареного лука Маринка не выносила! Загаженные
– Спасибо, не хочу картошку… – отказалась Маришка тихо, в отчаянии оглядывая кухню, ища шанс к спасению.
– А почему? – удивилась Римма Олеговна, не испытывая ни толики удивления.
И тут Марина увидела на кухонном столе трубку радиотелефона. Эту прогрессивную штуку они с Мишкой купили месяц назад, и черная трубка пришлась свекрови по вкусу. Теперь она могла делиться с подругами всеми своими мыслями о невестке, с учетом ее местоположения в квартире.
– Мне позвонить надо, – сказала Маринка. – Потом и поем.
Под недобрым взглядом свекрови она взяла трубку, набрала номер одной своей знакомой – глуповатой одинокой девицы, любившей от нечего делать болтать часами. Бегло спросив, как дела, Маришка стала рассказывать ей историю своей жизни, не обращая внимания на Римму Олеговну.
Рассказ Маринки был о жизни со свекровью, но она предусмотрительно не называла врагиню по имени, только «она», и конкретных ситуаций не описывала. Однако не узнать себя в рассказе свекровь не смогла бы, а она внимательно слушала каждое Маришкино слово – невестка не дала ей шанса пропустить хоть что-то. Ради этого беседа велась сначала на кухне, а когда Римма Олеговна в смятении удалилась к себе – в коридоре.
На одном из эпизодов Маришкиного рассказа Римма Олеговна выскочила из своей комнаты.
– Это ты про меня рассказываешь? – яростным шепотом зашипела она, хватая Маринку за плечо.
– Нет, – равнодушно возразила Маринка, высвобождаясь. – Это я о своей сотруднице. Дайте поговорить!.. Эль, знаешь, а больше всего бесит, что она все мои разговоры подслушивает!..
То же самое – «я разговариваю о своих рабочих делах, а она уши греет!» – ответила она и на Мишкины сдержанные упреки после того, как свекровь наябедничала ему о гадкой выходке его жены. Мишка супруге поверил, так как и сам уже не мог не замечать стойкую необоснованную неприязнь матери к жене, а чувство справедливости в нем было не менее развито, чем в Бешеном Бобе. Если бы не мирный характер, не страх перед скандалами и разборками, Мишка уже давно бы поговорил с матерью на неприятные темы, но многолетнюю холодную войну женщин в семье ему было легче пережить, чем один пятиминутный скандал.
Иными словами, теперь Мишка склонялся на сторону жены, мысленно благодаря ее за то, что она никогда не вынуждала его к активным действиям. А вот мать – пыталась.
После
Мишка ушел в ванную, а она громко произнесла, уже не для свекрови, а для себя самой:
– Тем же концом по тому же месту!
И ее беседы с одинокой подругой продолжились.
Свекровь реагировала на Маринкины провокации все более болезненно. Сначала пыталась «поговорить».
– Ты, Мариночка, наверное, думаешь, что самая умная? – поджав губки и веря, что выглядит умудренной жизнью зрелой женщиной, наседала она, изловив наглую невестку на кухне и перегородив ей пути к отступлению своим телом. – Я же понимаю, что мамы у тебя нет, вот ты всех и ненавидишь, но я тут при чем? Ты должна понимать, что Миша – мой сын, я его родила, а ты только его женщина. Мужчинам женщины надоедают! В мире много красавиц, Мариночка! Рано или поздно…
– Я вас не понимаю, – без всякого выражения на узком бледном лице отвечала ей Маринка.
Римма Олеговна думала, что поставила капкан, но на самом деле капканы были расставлены на саму Римму Олеговну. Вечером Маришка перескажет этот разговор мужу, а тот – чистая душа! – взбесится от одной мысли, что родная мама могла сказать такие вещи о нем! Он не кобель какой-то, он любит жену!
«Разговоры» с невесткой вскоре прекратились, потому что не приводили к скандалам, а ведь именно этого так хотела Римма Олеговна! Сюжет в ее измученной приливами злой крови голове складывался такой: Римма Олеговна выводит невестку из себя, та злится, орет, ее слышат окружающие, она оскорбляет Римму Олеговну. И тогда Римма Олеговна объявляет Мише – или я, или она! Мальчик выберет маму, потому что как иначе? А Маринка пусть убирается куда хочет!
Теперь по поводу и без Римма Олеговна демонстративно хваталась за сердце: ах, Марина ее в гроб сведет! Прием безукоризненно действовал на Дмитрия Петровича, но не на Мишу: он советовал прилечь и предлагал вызвать скорую. Этого Римме Олеговне было не нужно – врач сразу поймет, что удары ее сердца не участились ни на один удар в десять минут! Тогда она запиралась в своей комнате и плакала, причитала, казня себя за слабовольное согласие на женитьбу сына на этой двуличной подлой девке.
После слез ей действительно становилось нехорошо, но в новый приступ уже не поверил бы даже Дмитрий Петрович.
Распаляя себя все сильнее, уважаемая дама вдруг стала ощущать, что временами у нее кружится голова, немеют губы, иногда – правая рука. Она была уверена, что все дело в позвоночнике, и даже нанесла визит мануалисту, но массаж не помог ей избежать инсульта.
Все случилось в одну прекрасную мартовскую субботу. Дмитрий Петрович отзавтракал раненько утром, оделся в старые шерстяные брюки, накинул куртку, взял приготовленные заранее рыболовные снасти и отчалил на рыбалку. В это время года рыба в водоемах, окружавших Гродин, не ловилась, однако Дмитрий Петрович знал, что супруга таит на душе отчаянный план побелить потолок на кухне, а посему надо было исчезнуть с ее глаз скорее – пока не припахали.