Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938
Шрифт:
Из членов комиссии лишь Клиффорд Ален явно симпатизировал Советам. Однако руководители рабочего движения, которые сами имели пролетарское происхождение, такие как Том Шоу, Бен Тернер и Бен Тиллетт, были готовы увидеть положительные достижения России. В Петрограде я почувствовала, что только госпожу Сноуден больше всего интересуют отрицательные аспекты новой власти, что ее больше расстраивает судьба привилегированных классов, нежели страдания народа. Прочитав ее книгу, я поняла, что это суждение не совсем правильное. Бертран Рассел, который был неофициальным сопровождающим делегации и о котором никто из советских официальных лиц, похоже, ничего не знал, вероятно, имел больше возможностей, чем любой из делегатов-англичан, получить неформальный взгляд на вещи. После отъезда делегации в Москву никто на него не обращал никакого внимания.
Лично
– Не думайте, что мы, русские, считаем, что должны действовать, как торговцы: хвалить свой товар или обманывать вас. Вот реальность. Это революция. Ваше дело судить, можно ли в вашей стране добиться свободы и социализма меньшей ценой.
Возможно, они догадывались, что такая позиция была у меня одной.
Приемы, парады, демонстрации, театральные представления и т. д., устраивавшиеся для английской делегации во время всего их пребывания в России, предназначены были впечатлить как российских рабочих важностью этого визита «представителей английских рабочих», так и саму делегацию. Были приложены все усилия, чтобы использовать английскую делегацию в пропагандистских целях, заставить русских почувствовать, что комиссия символизирует симпатию, одобрение и солидарность английского рабочего класса с большевизмом. Такое впечатление, безусловно, вселило бы надежду в народ России на то, что блокада вскоре будет снята благодаря революционным протестам за рубежом и что рабочие Англии придут к нему на помощь.
И хотя один или два английских делегата были польщены и находились под впечатлением от всех этих демонстраций, я видела, что другие члены делегации полностью понимают, как их используют, и возмущаются постоянным официальным надзором, замаскированным под внимание, при котором они были вынуждены проводить свое исследование.
Пока комиссия находилась в Петрограде, я энергично боролась против этой политики, но без особого успеха. Это было так глупо – не давать этим иностранцам увидеть, что делает английская блокада с Россией, нищету и голод, которые она вызвала, чтобы они могли разбудить сознание своего народа по возвращении домой.
Однажды в воскресенье госпожа Сноуден сконфуженно спросила меня, действуют ли еще церкви и не может ли она посетить церковную службу. Я ответила ей, что она может пойти в любую церковь по своему выбору, и предоставила в ее распоряжение автомобиль и шофера. Боясь, что шофер, возможно, получил инструкции отвезти ее на какую-нибудь показуху, она сделала вид, что предпочитает пройтись пешком, так как «в России она мало двигается».
Когда мы приехали в Москву, я обнаружила, что всю гостиницу отремонтировали для наших английских гостей и что их визит в столицу должен начаться с впечатляющего банкета. Саша Беркман приехал с нами из Петрограда, чтобы помогать в качестве переводчика, и, когда мы сели за этот изысканный обед, я заметила, что он смотрит на меня с сочувствием, как будто понимает, что происходит сейчас у меня в голове.
После этого ни он, ни я не принимали участия ни в каких выставках, демонстрациях, поездках на фабрики, в школы и т. д., которые заполняли дни членов английской делегации и в которых их всегда сопровождали многочисленные официальные лица и переводчики. Я уже больше не была их гидом. Кроме того, в пути была уже делегация из Италии, и я должна была принимать ее.
С точки зрения большевиков, один серьезный инцидент омрачил визит английской делегации как раз накануне ее отъезда из Москвы. Борясь против недавнего уничтожения профсоюзного самоуправления, несколько профсоюзов, включая профсоюз пекарей, объявили забастовку. В качестве ответной меры их исполнительный комитет был разогнан, а некоторые руководители заключены в тюрьму. Профсоюз печатников организовал закрытый массовый митинг протеста против таких действий и пригласил нескольких членов английской делегации на нем присутствовать. В разгар митинга, на протяжении которого небольшая группка большевиков среди огромной аудитории продолжала свистеть и мешать ораторам, на трибуне появился неизвестный человек в темных
И хотя я несколько недель готовилась к приему итальянской делегации в доме, где жила английская делегация в Петрограде, я боялась, что в последний момент произойдет какой-нибудь сбой. Когда я получила телеграмму, извещающую о том, что члены итальянской делегации подъезжают к Финляндии, я немедленно позвонила и запросила дополнительный поезд для их поездки в Петроград, а затем сама выехала туда.
Итальянская делегация представляла собой смешанную комиссию, в которую входили представители от социалистической партии, от Федерации труда и кооперативного движения. Комиссия была послана в Россию с целью изучить возможность материальной и технической помощи России со стороны итальянских кооперативов и рабочего движения.
Я знала, что радушный прием членов итальянской делегации, и особенно Серрати, будет гораздо более непринужденным и восторженным, чем прием, оказанный комиссии из Англии. Отношение всей итальянской партии во время войны, немедленная и энергичная поддержка ею большевистской революции – эти факты сами большевики часто подчеркивали на общественных митингах – завоевали для нее особое место в сердцах российских рабочих. С того самого исторического заседания руководства итальянской партии в 1914 году, когда мы столкнулись с предательством Муссолини, наибольшая ответственность в партии легла на плечи Серрати, и на протяжении войны он один подвергался самым жестоким нападкам со стороны невежд и реакционеров.
К лету 1920 года население Петрограда уже четыре года терпело голод и холод, общенациональную и гражданскую войну. Город был призраком былого Петербурга, его ряды поредели в результате революции и контрреволюции, его ближайшее будущее было неопределенно. Как было возможно, что эти страдающие люди (более крепкие и боевые были на фронте) проявляли интерес и воодушевление, терпение и упорство в ожидании поезда, везущего членов итальянской комиссии? Это можно объяснить только лишь тем, что русские люди глубоко верили в революцию и в своих вождей, что они гордились тем, что принимают у себя своих зарубежных товарищей в столице, которую они недавно защищали от контрреволюции. Они также надеялись и ожидали, что приезд итальянцев означает помощь и облегчение в их длительной битве с голодом и нуждой, в их борьбе за переделку своего мира. В огромной толпе встречавших были также группы людей и отдельные личности, которые не сочувствовали революционному движению, но они также надеялись на помощь из цивилизованной Европы. Им также льстило, что эта нищая, голодающая страна привлекла посетителей из-за границы. Некоторых, конечно, привлекло простое любопытство. Они долгое время видели и слышали лишь людей, испытывавших страдания, которые могли говорить только о своих насущных нуждах. Как выглядят эти иностранцы? Как они будут говорить, эти люди, которых не мучит голод, для которых пальто и пара ботинок не были долго лелеемой, но так и не исполнившейся мечтой? Когда прибыл поезд, возникло нервное напряжение и дух братского единения. Пение «Интернационала», приветственные крики были лишь слабым выражением глубоко личных чувств этих людей.
Я повидала много многолюдных сборищ и массовых манифестаций в России с красивыми знаменами, молодежными и военными парадами, манифестаций как радостных, так и траурных. Но ни одна из них не была столь спонтанной и единодушной, как те, что последовали за приездом в Петроград итальянской делегации. Эти демонстрации происходили каждый вечер, пока мы не уехали в Москву. Люди, чуткие, как все большие коллективы, понимали отклик на свои приветствия, знали, что эта делегация приехала не критиковать, а изучать, учиться и помогать. В вечер отъезда делегации из Милана Муссолини, который еще не был на пике своей власти, со свойственной ему пошлостью написал, что делегация едет в страну подонков и нищих. Серрати ответил, что они приехали на Святую землю.