Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938

Балабанова Анжелика Исааковна

Когда Серрати уезжал из Москвы после Второго съезда, он упомянул об этом случае как об одной из причин, по которым он хотел безотлагательно возвратиться в Италию. Он хотел вернуться в Милан, чтобы разоблачить всю аферу. И Бухарин, и Зиновьев посмеялись над его озабоченностью.

«Стоит ли даже говорить о таких пустяках? Такие вещи случаются с каждым революционером. Нас всех обличали как немецких агентов. Кто осмелился бы сомневаться в вашей честности?»

Накануне открытия Третьего съезда Коминтерна в 1921 году, около года спустя после этого разговора, телеграфное агентство России в Риме распространило по всему миру новость о том, что итальянский партийный руководитель Серрати получил деньги от полицейского агента. До этого самого момента ни одна итальянская газета, даже Popolo d'ltalia Муссолини, не осмеливалась ставить под вопрос честность

Серрати. Но после того как эта история была запущена российским телеграфным агентством, все итальянские ежедневные газеты опубликовали ее как «сообщение для печати». Затем она была перепечатана во всех российских газетах под сенсационными заголовками как официальное сообщение, исходящее из Рима.

Это был год, когда Марселя Кашена, поборника французского национализма, ярого противника Циммервальдского движения, подняли до членства в Коминтерне.

Для тех из нас, кто покинул Второй интернационал и создал Циммервальдское движение, кто сделал поддержку мировой войны демаркационной линией между собой и правыми, эти два события представляли непоправимый удар. К 1921 году я уже порвала все отношения с Коминтерном, и, когда мне сказали, что на Третьем его съезде необходимы мои услуги переводчика, я отказалась участвовать в нем. Чтобы доказать, что не болезнь помешала мне принять участие, я присутствовала на нескольких заседаниях. Ленину, которого я встретила во дворе Кремля и который, казалось, удивился при виде меня, я заметила, что я присутствую не для того, чтобы участвовать в съезде, а для того, чтобы подчеркнуть свой бойкот этого мероприятия.

Когда я прочитала статью о Серрати в русских газетах, я почувствовала, что нечто более ужасное, чем что-либо происходившее ранее, теперь разделило меня и большевиков. У меня было такое чувство, что они способны на все. Недавние московские процессы [11] и чистки, казни инакомыслящих революционеров в Испании были уже продолжением той цепи, в которой преследование Серрати составило первое звено.

Когда Серрати возвратился в Италию после Второго съезда Коминтерна, его доклад был одобрен большинством членов партии, и сразу же в Италию были посланы агенты для борьбы с Серрати, для раскола партии и превращения ее в более послушную часть официальной Коммунистической партии. Целый год продолжалась эта борьба между Зиновьевым и Серрати.

11

Автор имеет в виду процессы 1937 г.

В 1921 году, когда в итальянской партии произошел раскол, только приблизительно треть ее членов вступила в новую коммунистическую организацию. Но и этот раскол не положил конец интригам Москвы в рядах итальянских социалистов. Московскому руководству нужно было провоцировать новые деления и новые расколы. Несмотря на то что партийное большинство, возглавляемое Серрати, по-прежнему настаивало на том, чтобы попытаться остаться в составе Коминтерна на определенных условиях, более наивная часть, подстрекаемая и обольщаемая коварной стратегией новых агентов большевиков, обеспокоилась тем, чтобы не потерять связь с вождями победоносной русской революции, и стала все больше склоняться к тому, чтобы принять любые условия, на которых эта связь могла бы быть возобновлена. Их заставили поверить, что Серрати – это единственное препятствие на пути к «полному революционному единству». В 1924 году, после еще трех лет внутренней борьбы и после того, как волна самоуверенности Коминтерна несколько спала, они уговорили Серрати войти в состав делегации, отправлявшейся в Москву на какие-то новые из этих бесконечных консультаций.

«Он единственный, кто может убедить русских пойти на компромисс по условиям присоединения к Коминтерну, – заявляли они. – Он должен сделать эту попытку».

Как только делегация оказалась в Москве, все уловки и давление большевистской машины были мобилизованы на то, чтобы вынудить Серрати пойти на компромисс, принять пробную договоренность. Он не верил в это и попытался убедить большевиков в том, что в Италии зреют новые фашистские силы. (Вплоть до этого времени партия могла действовать с трудом, но в 1924 году начался новый этап преследований, которому суждено было закончиться окончательной победой тоталитарного государства в 1926 году.) Он рассказал им, как опасна тактика, которую они предлагают.

В конечном счете под градом ударов русского руководства его ощущение нарастающего краха в Италии, его собственное нервное истощение после лет бесплодной борьбы с Москвой, его ослабленная способность к сопротивлению заставили его совершить то, что для него было актом духовного самоубийства. Он пообещал большевикам поддержать принятие их условий и вернулся в Италию.

В Италии он обнаружил, что ситуация в партии изменилась. Итальянские коммунисты, отколовшись, так ослабили левое социалистическое крыло, что оно больше не составляло решающего большинства в партии. Это большинство не хотело соглашаться на условия, которые он принял; теперь оно защищало свою независимость при помощи тех же самых аргументов, которые годами использовал Серрати. В последней вспышке темперамента, отчаяния и слабости нервов Серрати объявил, что он стал рядовым членом Коммунистической партии. По дороге на подпольное собрание он внезапно умер.

Для тех, кто близко знал его и понимал трагедию последних лет его жизни, не было сомнений в том, что смерть была ему желанна. Он не хотел пережить то, что он любил и чему так пылко служил всю свою жизнь, – социализм в Италии. Он понял потом, что жертвы, которые большевики вынудили его принести, были напрасными. И хотя он был слишком горд, чтобы признать это, тот факт, что он стал жертвой людей, надругавшихся над его привязанностью к партии, разрушил его существование. Он был поставлен в условия, в которых всевозможные вымогательства и «признания» реальны. Его физическая смерть была лишь запоздалым эхом его нравственного самоубийства в Москве, самоубийства, вызванного его преданностью революции.

Меня часто спрашивают, победил бы итальянский фашизм, если не было бы расколов, спровоцированных большевиками. Здесь я хотела бы обратить внимание на разницу между итальянской и немецкой «победами». В Германии поражение рабочего класса произошло почти полностью из-за противоречий и деморализации в период до 1932 года и из-за политического курса коммунистов на «общественный фашизм», который сделал невозможным возникновение какого-либо единого фронта. Ведь в Германии организованных рабочих насчитывалось много миллионов, и их одновременная мобилизация под одним лозунгом могла бы предотвратить победу Гитлера. В Германии также огромное количество новых избирателей, голосовавших за коммунистов, переметнулись в 1932 году к нацистам из-за разочарования и раздражения, вызванных противоречиями внутри рабочего движения, и из-за того, что вначале их привлекли к коммунизму во многом те же самые причины, которые позднее привели их к фашизму.

В Италии фашизм как идея никогда не одерживал победу. Это была просто победа кинжала и бомбы. Вера рабочих в социализм, их ненависть к фашизму оставались прежними. Как бы я хотела, чтобы все те, кто сейчас говорит и пишет об итальянском фашизме, прочитали бы труды, в которых профессор Гаэтано Сальвемини, используя документы из фашистских источников, при помощи самого строгого научного метода иллюстрирует этот факт, равно как и трагедию и мужество итальянского народа. Я могу только подчеркнуть, что на протяжении трех с половиной лет итальянский народ оказывал сопротивление кровавому вандализму фашистских банд и предпочел, чтобы его организации были уничтожены, а не оставлены угнетателям. А в Германии фашисты без труда занимали тысячи штабов рабочих организаций по всей стране. Я также хотела бы подчеркнуть, что, пока в Италии существовал парламент, несмотря на жестокое преследование избирателей и депутатов, число голосов, отданных за рабочие партии, никогда не менялось. Возможно, именно этот факт в конце концов убедил итальянских фашистов, что только физическое уничтожение и ликвидация парламентаризма послужат их целям.

Расколы в рядах революционных партий облегчали и готовили путь к победе фашистского террора, к уничтожению рабочих организаций, к физическому устранению антифашистов. Кроме того, здесь, как и в Германии, большевики не требовали от своих членов ничего, кроме послушания, и многих людей без интеллектуальных или моральных устоев – людей, которых война научила, что такое принуждение, – привлекли антисоциалистические большевистские группы. Как только быть «красным» становилось опасно, эти люди были готовы служить «черному» боссу так же, как и «красному». Вскоре такие люди оказывались среди тех, кто возглавлял нападения и зверства, совершаемые против социалистов, анархистов, республиканцев – любых антифашистов.