Мозаика Парсифаля
Шрифт:
– Я вам не верю, – произнес Деккер помертвевшим голосом, вставая с кресла.
– Но тогда почему, как вы думаете, я оказался здесь? Почему я все это вам говорю? Отбросив в сторону все личное, неужели вы полагаете, что кто-то в здравом рассудке вот так с бухты-барахты начнет рассуждать о подобных материалах? Да понимаете ли вы, что означает для страны безумие ее государственного секретаря? И я хочу напомнить вам, капитан-лейтенант, что вы не обладаете монополией на патриотизм. Никто не имеет на него исключительного права.
Деккер встретился
– Вы хитростью заставили меня сказать то, что я никогда ни за что не сказал бы.
– Это моя работа.
– Со мной кончено. Я погиб.
– Может, и нет. Насколько я понимаю, во всем Пентагоне не найти человека, более вас заинтересованного в сохранении всего этого в тайне. Ваша легенда провалилась, и эту боль вам никогда не избыть. Мне-то лучше всех известна способность Мэттиаса убеждать любого… Нам нужна помощь, а не судебный приговор. Запрятать вас в Ливенуорт – значит породить нежелательные слухи. Мы сейчас ведем гонку с завязанными глазами. Не исключено, что вы как раз тот человек, который способен нам помочь.
Деккер повернул посеревшее лицо к Хейвелоку, сглотнул и выдавил:
– Я сделаю все, что в моих силах. Но чем я могу быть полезен?
Майкл поднялся с кресла, обошел вокруг стола и остановился лицом к лицу с офицером.
– Во-первых, все, что вы здесь от меня услышали, не должно быть повторено ни при каких обстоятельствах.
– Боже мой, да конечно же нет.
– Правильно. Иначе вы подпишете себе смертный приговор.
– Я подпишу смертный приговор стране. У меня нет монополии на патриотизм, мистер Кросс, но я – патриот.
Хейвелок сделал несколько шагов по комнате, проходя мимо софы, он вспомнил о Дженне. Она осталась наверху, так как они оба пришли к выводу, что ее присутствие может помешать разговору. Точнее, Дженна сама настояла на этом. Уперевшись взглядом в бронзовую чеканку на стене, он произнес:
– Я хочу выдвинуть одно предположение, капитан. Момент, когда Мэттиас прекратил встречи с вами, наступил неожиданно, не так ли?
– Да. Я неоднократно звонил, естественно, не в госдеп, но он никогда не откликался на мои звонки.
– Говорите, что не в госдеп? – Майкл резко повернулся к офицеру. – Но вы же туда звонили. Именно поэтому я сумел выйти на вас.
– Всего лишь три раза. Дважды для того, чтобы сообщить о воскресных совещаниях в Пентагоне, и один раз проинформировал, что в пятницу ложусь на небольшую операцию и пробуду в госпитале до вторника или среды. Он выразил сочувствие, но сказал, чтобы я никогда больше не пытался связываться с ним в государственном департаменте.
– Следовательно, вы звонили в охотничий домик?
– А также к нему домой в Джорджтаун.
– Но это уже позже?
– Да. Я звонил каждый вечер, но он не подходил к телефону. Поймите меня правильно, мистер Кросс. Я прекрасно понимал, что сделал. Я знал, насколько чудовищно
– Это ломка, – прервал его Хейвелок. – Вы пристрастились к самому мощному наркотику в мире под названием Энтони Мэттиас. И внезапно оказались лишены его.
– Совершенно верно. С ним я провел пьянительные дни, лучшие дни моей жизни. Но затем по непонятной причине все кончилось. Я думал, что каким-то своим поступком разочаровал его или что данные, представленные мной, оказались неполными и не удовлетворяли его. Я ничего не понимал и знал только то, что меня без всяких объяснений отбросили в сторону.
– Да, я понимаю, – сказал Майкл, вдруг вспомнив ту ночь в Канье-сюр-Мер, когда его друг, находящийся в пяти тысячах миль к западу, отказался подойти к телефону. – Я только удивлен тем, что вы не довели дело до конца, не постарались каким-то образом встретиться. Вы имели полное право на объяснение.
– Необходимости в этом не возникло. Объяснение, в конечном итоге, было дано.
– Каким образом?
– Однажды вечером, когда я в очередной раз безуспешно пытался с ним связаться, мне позвонил какой-то человек…
Резкий непрекращающийся звонок телефона прервал беседу. Хейвелок бросился к аппарату. Этот звон означал возникновение чрезвычайной ситуации.
– Говорит Лоринг, – раздался в трубке хриплый громкий шепот. – Я ранен. Все в порядке, но меня ранили.
– Где вы?
– В мотеле на дороге три-семнадцать, около Харрингтона. Мотель называется «Полет фазана». Блок двенадцать.
– Я высылаю врача.
– Нужен особый врач, Хейвелок. Воспользуйтесь аэродромом в Дентоне.
– Что вы имеете в виду?
– Я должен был убираться оттуда… Захватил полицейскую машину…
– Полицейскую?! Но почему?
– Все расскажу позже… Итак, врача-специалиста с полной сумкой шприцев.
– Ради бога, Чарли, скажи толком!
– Я захватил одного сукина сына… Сейчас он прикручен голым к кровати… Никаких ампул, никаких бритв. Один из них в наших руках…
Хейвелок лихорадочно накручивал диск телефона в Пятом стерильном, раздавая необходимые распоряжения. Капитан-лейтенант Деккер молча наблюдал, стоя у стены. От бравого офицера осталась лишь скорлупа, и он стал похож на фанатика-крестоносца, неожиданно утратившего веру в правоту своего дела. Президент был проинформирован, врач-специалист был найден, и его уже везли к вертолету, чтобы переправить в сопровождении сотрудников Секретной службы в Мэриленд. В шести милях от Пятого стерильного на аэродроме Куантико Хейвелока ожидал второй вертолет. Агенты, прибывшие с Деккером, уже сидели в машине, чтобы сопровождать Майкла. Последний звонок был сделан по аппарату внутренней связи. Майкл звонил наверх Дженне Каррас.