Моздокская крепость
Шрифт:
Хотелось бы знать, сколько у нас ещё мирного времени в запасе? Строительство крепости – дело небыстрое… Не на один год. Успеем ли справиться с задачей до большой драки с турком?
– Мало, штабс-ротмистр, мало, – затарабанил пальцами по столу генерал-майор. – Скажу вам одно… Большая война с османами не за горами, это факт. В случае её начала, нам предстоит здесь, на Северном Кавказе, драться и с их союзниками – крымским ханом, некоторыми местными племенами магометан… Часть аборигенов только и ждёт сигнала от Порты, чтобы вцепиться сообща
Полыхнуть может в любой момент… И везде. В Польше, сообщают депешами, сейчас крайне неспокойно… В Малороссии тревожно. Повод для большой войны может найтись противником даже тут, на Тереке!
Не удивлюсь, если последней каплей, переполнившей чашу терпения врага, этаким «казусом белли», станет сам факт начавшегося строительства новой русской цитадели в урочище. Уж очень сей внезапно открывшийся план Санкт-Петербурга раздражает наших явных противников… И всех тайных недоброжелателей на Кавказе!
Ставлю вас в известность, господа, что по имеющимся у меня сведениям, прямо сейчас готовится Собрание владельцев Большой Кабарды. И съезжаются черкесские уздени именно по поводу разворачивающегося строительства новой русской крепости на Тереке. Новость об этом широко обсуждается нынче всеми аборигенами… Свой Совет кабардинские предводители задумали демонстративно провести по соседству с нами. Прямо на краю урочища.
– А как же князь Кончокин? – вырвалось у секунд-майора Ярцева. – Его на тот разговор не позвали?!
– И правда! – подал со своего места голос молодой подпоручик Черноглазов. – По черкесским законам вроде бы только он и его клан считаются наследными владельцами урочища Мез-догу… А соплеменники князя, тем не менее, проводят Советы на чужой земле. Чувствуют себя здесь полноправными хозяевами!
Бесстрастное лицо подполковника Кургоко Кончокина потемнело при этих словах. А в глубине глаз сверкнули гневные огоньки. Но он заставил себя погасить секундную вспышку ярости. Ответить князю на подобные рассуждения было нечем… По крайней мере – сейчас.
А генерал-майор Ступишин, в ответ на реплики офицеров, медленно, с расстановкой, произнёс:
– У нас есть неоспоримые доказательства, что главные черкесские владельцы уже давно приговорили соплеменника своего и нашего товарища, князя Андрея Иванова, к смерти… За переход в православие и дружбу с русским дворянством.
Свидетельством тому – несколько неудавшихся покушений на подполковника Кончокина-Черкесского. И урочище сие, а также другие земли князя, коими его род владеет по праву, подлежат теперь, с одобрения предводителей Большой Кабарды, вполне законному, по их меркам, изъятию и разорению. С последующим дележом этих угодий между местными вождями.
Генерал-майор Ступишин тяжко вздохнул:
– Почти четверть века прошло… А территорию урочища многие недружественные нам черкесы, вопреки заключённому Белградскому мирному договору между Турцией и Россией, в сентябре 1739 года, до сих пор считают спорной. И даже готовы воевать за этот дикий
А теперь же, с началом строительства крепости здесь, все владельцы Большой Кабарды невероятно обозлились на Россию. Хотя я и уверен, что Совет их ничего не родит. Только переругаются вожди между собой вдрызг… В очередной раз! И не о чём не договорятся.
Но нам, всё-таки, не следует терять бдительности. Не сомневаюсь, что попытки всячески воспрепятствовать строительству цитадели, в том числе и вооружённым путём, скоро непременно начнутся…
Подполковник Гак криво усмехнулся:
– Да и сегодняшнюю обстановку в округе мирной никак назвать нельзя! Даром что открыто с соседними племенами не враждуем. Нам тут поселенцы, примкнувшие к лагерю раньше, за те два дня, которые мы здесь пребываем, многое уже успели рассказать… Квартирьерам ведь тоже довелось пережить серьёзные испытания?
Алексей Алексеевич кивнул спокойно:
– Было дело… Пришлось и повоевать! В здешние леса хватает всякого разбойничьего сброда. Месяца два назад инженер-капитан Дудин с сотником Сорокой обнаружили на противоположном берегу Терека тайную стоянку известного абрека Ахмед-гирея.
С командой охотников из горцев и казаков, и с моего дозволения, эти добровольцы переплыли ночью реку на конях. И испортили отдыхающим душегубам их безмятежный предутренний сон…
Троих из пяти кончили на месте. Оставив трупы на съедение лесному зверью… А раненого главаря, с верным подручным его, раскольником Онуфрием, захватили живыми. И привезли сюда, мне на суд.
Лицо у генерал-майора Ступишина сделалось жёстким:
– На допросе, под пытками, оба разбойника сознались в многочисленных грабежах и убийствах армянских и грузинских купцов, нападениях на мирных жителей из местных черкесов, ингушей и осетин. А также подробно рассказали мне, ироды, о своих зверских расправах над проезжавшими мимо русскими государевыми людьми – фельдъегерями и посыльными… О засадах на казачьи патрули.
В доказательство этих слов, при схваченных душегубах было нами обнаружено изрядно чужих вещей, ценностей и оружия. По окончании следствия оба разбойника, по моему распоряжению, принародно повешены… Казнённые неделю проболтались на виселице, пока смердеть не начали. А потом я приказал выкинуть их тела в Терек, без всякого погребения.
Алексей Алексеевич сделал долгую паузу. А прервал её голос подполковника Кургоко Кончокина:
– Наслышаны про сию историю… Участники и зрители экзекуции до сих пор её обсуждают. Особенно удивляет горцев, что русский генерал приказал казнить, на одной перекладине с магометанином, своего единоверца, с крестом на груди! А отец Феофан, говорят, перед повешением, ещё и отдельно проклял православного абрека…
– Да какой он христианин, душегуб этот! – брезгливо поморщился Алесей Алексеевич. – Тать и вор… Руки по локоть в крови невинной! Не единоверец он православным.