Мрачные ноты
Шрифт:
Я на мгновение замираю, а затем продолжаю исследовать пальцами ее тело, ощущая, что все внутри меня сжимается.
— Тебе же было всего тринадцать.
— Да. Я сделала ее сразу после смерти моего отца. — Она тянется рукой назад, находя мою ладонь, и кладет ее себе на бедро. — Сразу после Лоренцо...
Лишь при одном упоминании его имени во мне просыпается дикое желание превратить его морду в месиво, чтобы он захлебнулся собственной кровью.
Айвори вздыхает, и ее плечи опускаются.
— Татуировщик тогда отказал мне из-за моего возраста. Пока я не предложила ему кое-что другое в качестве
Я продолжаю пальцами повторять чернильный узор на ее спине, чтобы хоть как-то подавить неистовый гнев, растущий во мне.
— Ты предложила ему интим.
Она кивает.
— Мне была необходима эта татуировка.
Айвори стоит спиной ко мне, и я не могу видеть ее глаз, но то, как вздрогнул ее голос, заставляет мое сердце обливаться кровью.
— Мой отец всегда утверждал, что, играя на инструменте, он не просто слышит ноты, а видит их, наблюдает за тем, как они вьются в воздухе, рисуя замысловатые узоры. Каждая песня в его голове была подкреплена графическим образом, и он переносил их на листы своих нотных тетрадей.
Когда мне было тринадцать, я теребил свой член в мечтах о какой-нибудь мифической девчонке.
Когда ей было тринадцать, она продала свое тело татуировщику, чтобы навсегда оставить при себе память о своем отце.
Я бросаю взгляд на изгиб ее спины, и мой палец вновь с упоением скользит по замысловатым завиткам.
— Что это за песня?
Она смотрит на меня через плечо, одаривая теплой улыбкой.
— Его любимый Херби Хэнкок. «Когда-нибудь мой принц меня найдет».
Я, конечно, не принц. Но всегда буду рядом, пока Айвори нуждается во мне.
Обойдя ее, я извлекаю из кармана платиновый браслет и застегиваю его на ее запястье.
Она не скрывает изумления и любуется им, теребя пальцами крошечную фигурку лягушки, украшающую его.
— Эдвард Григ всегда носил с собой в кармане маленькую фигурку лягушки.
Я обнимаю ее за талию, касаясь пальцами обнаженной спины.
— Перед концертами он потирал ее на удачу.
Айвори кивает и целует меня в губы.
— Спасибо, — шепчет она.
В этот вечер она играет со всей страстью, с полной самоотдачей и мастерством, которому могли бы посоветовать все ее сверстники вместе взятые. Стоджи наблюдает из зала, и на его лице сияет широкая улыбка. Я же смотрю со сцены, пока мое сердце бьется в такт ее пальцам, порхающим над клавишами.
Все хорошо.
Джоанна, Шеин и Лоренцо исчезли. Прескотт и мисс Августин не смогут добраться до нас. У декана на меня ничего нет, а вот у меня достаточно компромата, чтобы разрушить ее карьеру. Я все предусмотрел.
Все просто прекрасно.
Даже слишком идеально. Словно судьба подарила мне мелодию, преисполненную радостью души, и велела смаковать каждую ноту.
Потому что рано или поздно любой мелодии суждено оборваться.
Глава 42
АЙВОРИ
Рождество проносится в вихре всевозможных подарков и теплых улыбок в доме родителей Эмерика. Мы проводим остаток наших двухнедельных
С тех пор, как я перебралась к Эмерику, наши выходы за пределы дома сводились только к посещению школы, еженедельными визитами к Стоджи и ужинам у Марсо по выходным. Не было никаких свиданий, походов в кино, ресторанов и даже романтических прогулок за ручку вдоль берегов Миссисипи. Мы довольствуемся тем, что происходит внутри нашего личного мирка, например, просмотром фильмов о бородатых пиратах, которых играют актеры с идеальными улыбками.
Откровенно говоря, мне плевать, как мы проводим свой досуг, пока со мной рядом есть Эмерик, чтобы заниматься этим вместе.
Как только я закончу школу, мы сможем сбросить с себя оковы запретных отношений между учителем и ученицей. Больше не нужно будет жить в страхе и постоянно оглядываться. И что тогда?
Эмерик говорит, что я покорю Леопольд, если только захочу этого. Но я не уверена, какой путь верен. Если сделка с деканом потерпит крах, то весь наш мир рухнет вместе с ней. Я намереваюсь добиваться всего сама. Пусть даже на это уйдут годы. Возможно, мне придется бесконечно обивать пороги и стучаться в двери до тех самых пор, пока я не набью им оскомину своим упорством.
Эмерик обещает, что переберется со мной в Нью-Йорк, пока я буду заниматься своим образованием. Это безумно воодушевляет и окрыляет меня, но я не могу настаивать на том, чтобы он оставил ради меня свою работу и семью.
Он говорит, что я вольна поступать так, как захочу. И я верю ему.
Этот декабрь ставит точку в этом сложном периоде моей жизни. Своеобразный эпилог жизни в Треме и моей потерянной семьи.
Январь же служит прелюдией к новой песне, требующей от меня ряда волевых решений.
Февраль же подобен глиссандо из домашних заданий, уроков игры на фортепиано и уютных вечеров с Эмериком.
Март же знаменует собой начало обратного отсчета до весенних каникул, а также отмечается не по сезону теплой погодой и...
Воспалением мочевыводящих путей.
Я сижу на унитазе уже тридцать минут и корчусь от боли, боясь шелохнуться лишний раз. Каждая, даже самая скудная струйка мочи обжигает меня между ног адским пламенем.
— Я так точно опоздаю на учебу.
Эмерик опускается на корточки возле меня и касается моего лба тыльной стороной ладони. Его голубые глаза полны нескрываемого беспокойства.
— Температуры по-прежнему нет, но все же ты остаешься дома. Точка. — Он протягивает мне стакан с водой. — Пей.
Больше жидкости вызовет больше позывов к мочеиспусканию, а следовательно, и новые приливы нестерпимого жжения.
— Хватит.
Он заставляет меня взять стакан, смыкая мои пальцы вокруг него.
— Обезвоживание — главная причина, по которой ты оказалась в таком положении.
— А еще перебор с сексом, — ухмыляюсь я, превозмогая дискомфорт и делая глоток.
— А вот это ерунда. — Эмерик нежно скользит ладонями вверх по моим обнаженным бедрам. — Старайся пить побольше жидкости.