Мрак тени смертной
Шрифт:
Он помолчал, прислушиваясь к стонам и надсадным кашлям, потом пробормотал:
– А ведь как было все хорошо! Мне было двенадцать лет, и в субботние дни мы с отцом шли в парк около берлинского зоопарка. Отец шел в черной шляпе и в черном костюме-тройке, у него была темная борода, и знакомые немцы раскланивались с ним – тогда они не знали, что евреи должны сидеть в лагерях и таскать тяжелые носилки с землей, когда делится их имущество.
Они сидели в темном углу барака. В маленькие подслеповатые оконца был виден свет прожекторов на сторожевых вышках. Свет выхватывал из темноты то одно, то другое лицо, и тогда Азеф отмечал, как они не похожи друг на друга, эти люди,
– Не в того стрелял Грюншпан, – тоскливо вздохнул в темноте Андрей. – Не в того… Зачем ему был нужен этот дипломат, который был всего лишь проводником чужих идей? Надо было… – он замолчал, в темноте на мгновение сверкнули его глаза, и было слышно учащенное прерывистое дыхание.
– Мы здесь сдохнем, – повторил Фома. – Иногда я думаю, чего они тянут? Лучше умереть, чем выслушивать оскорбления и подвергаться унижениям. Разве это жизнь? Человеческая тень всегда следует за человеком, но никто никогда не утверждал, что тень живет. Знаете, мне уже не страшно. Мне даже уже хочется, чтобы все быстрее закончилось. Лучше испугаться один раз, чем делать это по сто раз на дню.
– В чем же дело? – меланхолично спросил из глубины жестких деревянных нар Иаков. – Колючая проволока под током. Два шага, и ты свободен. Если ты уже не можешь терпеть. Давай, действуй, для этого даже не надо дожидаться дня!
– Ты же сам знаешь, в чем дело, – хмуро сказал Андрей. – Я не могу наложить на себя руки сам. Очень не хочется вечность быть неприкаянным. Бог не прощает самоубийц. Другое дело, если я предстану перед ним после мученической смерти. Тогда мне будет обещано прощение. Зачем же я буду лишать себя пусть и загробного, но будущего?
– Ты смотри, какой рассудительный! – язвительно сказал Иаков. – Не иначе твой отец был таким же.
Рядом с Иаковом тяжело заворочался Ицхак Назри.
– Глупые евреи, – мягко сказал он. – Лучше послушайте одну старую историю, она имеет к нам самое прямое отношение. Однажды умер старый раввин. Поскольку он чтил Тору и не нарушал установленных Богом правил, Всевышний отнесся к нему снисходительно и спросил, чего равви хочет. Ободренный Божьей милостью равви попросил показать ему рай и ад. «Будь по-твоему», – сказал Бог. Он завел священника в комнату. Там стоял большой котел, около которого сидели несчастные люди с ложками. В котле был суп, но ручки у ложек были такие длинные, что всякий мог дотянуться до котла и зачерпнуть из него супа, но никто не мог поднести эту ложку ко рту. Поэтому все были голодные и несчастные. «Это ад», – сказал Бог. Потом он привел равви в другую комнату. Там сидели точно такие же люди, с точно такими же ложками, а посреди комнаты стоял котел с супом. Только люди там были счастливые и сытые. «Это рай», – сказал Господь. «А в чем разница, Господи?» – спросил недоуменный равви. «В раю люди научились кормить друг друга», – объяснил Бог.
Некоторое время в бараке царила тишина.
– Вечно ты вылезешь, Ицхак, со своими поучениями, – с досадой сказал Иаков. – Если верить тебе, то я должен вылизывать этого нытика, все достоинство которого лишь в том, что в беде он оказался рядом.
Ицхак
Вечером этого дня Ицхака вызвал штурмфюрер фон Пиллад.
– Слушайте, – деловито сказал он. – Вы умны, и вам не откажешь в некоторых способностях. Ваши знания нужны рейху. Что вы скажете, если мы заберем вас из лагеря и создадим сносные условия для жизни? Вами интересуется рейхсфюрер. Он видит способных людей. В его усадьбе работают разные люди и с самыми разнообразными специальностями. Не хотите занять место среди них? Время пошло, я жду вразумительного и точного ответа!
– Отказ, конечно, ускорит приближение моего конца? – мягко спросил Назри.
– Все люди смертны, – философски сказал штурмфюрер.
Исхак поразился его молодой горячей энергии и покачал головой.
– Тогда я останусь с теми, кто нуждается во мне, – сказал он. – Поверьте, господин штурмфюрер, я боюсь смерти и хочу жить, но мой Бог требует, чтобы я остался с теми, кто обречен на страдания… Мне тяжело отказываться, господин штурмфюрер, но я вынужден это сделать.
– Ваш Бог, – фыркнул фон Пиллад. – Что он сделал, чтобы уберечь вас всех от несчастий? Я поражаюсь, вы поклоняетесь тому, кто ничего не сделал для вас. Я же предлагаю тебе пусть временное, но спасение. Для тебя я больше, чем Бог!
В какой-то мере он был прав, для обреченного на смерть, как это ни странно, судья и палач остаются единственной надеждой на земле, кроме них есть только чудо. Приговоренный к смерти всегда становится верующим, он либо верит в Бога, либо надеется на чудо, а разве это, в конце концов, не одно и то же?
– Неужели ты выберешь вместо свободы вонючий барак, из которого каждое утро выволакивают десяток трупов? – удивленно спросил фон Пиллад.
– Мне страшно, – сказал Ицхак. – Но я не могу иначе, господин штурмфюрер.
– Искушение закончено, – сказал Пиллад. – Второй раз тебе никто не сделает такого предложения, рыжий идиот! Убирайся! Мне не о чем больше с тобой говорить. Ты выбрал общение с мертвецами вместо того, чтобы встать рядом с теми, кто тайно влияет на судьбы мира. А ведь им было абсолютно наплевать на то, что ты еврей, для них главное в том, что ты обладаешь магическими способностями.
– Я только человек, – покачал головой Ицхак Назри. – Я всего лишь слабый человек, господин штурмфюрер.
Сейчас, рядом с товарищами он молчал, мучительно пытаясь понять, кто из них понял и одобрил бы его отказ.
– Послушай, Ицхак, – сказал Фома. – Ты у нас все знаешь. Чем кончатся наши муки? Будут ли когда-то наказаны палачи? Будет ли восстановлена справедливость? Или все это надолго, а для нас уже навсегда? Поступит ли Господь по справедливости?
– Ты нуждаешься в утешении? – сказал Назри. – Сам Господь нуждается в утешении. Ведь если виноградник был у виноградаря, а пришли люди и вырубили его, то кто более в утешении нуждается – виноградник или виноградарь? Дом сожгли – кого утешать надо: дом или хозяина? Так говорил Господь. «Пришел Навуходоносор и разрушил виноградник Мой, вас изгнал, и обитель мою сжег, – в утешении я нуждаюсь. Утешай Меня, утешай Меня, народ мой»! А что касается справедливости… Разбойнику, что разбойничает на дорогах, рано или поздно отрубают голову, но есть ли утешение в том для его жертв?