Мрак
Шрифт:
Люди мгновенно затихли. Лишь спустя несколько секунд на ноги поднялся мелкий костлявый мужчина, седой, всклокоченный и с полубезумными глазами, которыми он уставился на меня. Мужик ткнул в меня пальцем и с ненавистью прохрипел:
— Жрец! Но этот мерзавец напал на наших братьев! Как сможем мы принять его? Как сможем простить убийство? Разве мудрый Сварог не отвернется от своих детей, которые оставляют безнаказанным такое? — В конце его голос поднялся практически до визга. А мне происходящее все больше напоминало какую-то сцену из дешевого театра.
— Ты прав и не прав, Павел! — Величаво произнес Феоктист. — Мы не оставим убийство и нападение безнаказанным! Мы не примем
Я не выдержал и хмыкнул. Вроде, не так уж и громко, но старик услышал и снова повернулся ко мне.
— Тебе все еще смешно?
— Вовсе нет. Просто горло пересохло — как мог искренне произнес я. Еще больше усугублять не хотелось совершенно. — Мне бы водички…
— Если ты сам, своей волей, согласишься искупить свою вину, то будет тебе вода! — Все так же торжественно пообещал Феоктист, взмахом руки отправляя мужичка на место.
— Это в смысле соглашусь стать безвольным животным и что-то там про искупление телом? Ну уж нет, увольте. Даже знать не хочу, что это значит.
Старик нахмурился, но не очень естественно, было похоже, что такого ответа он и ожидал. Пристально посмотрел на меня, затем все же ответил:
— Это мы еще посмотрим, человече, это мы еще посмотрим. А что такое искупление телом, ты сейчас и сам поймешь — и, посмотрев мне за спину, гаркнул — Василек! Приступай!
У меня неприятно все замерло в груди. Ну а подумайте сами — стою в позе одного хитинового создания с клешнями, руки и голова зажаты в колоде, абсолютно без шансов выбраться, а клятый Василек сзади к чему-то может приступать. Даже лягнуть толком не получится — цепь же. Но я на всякий случай напряг ноги, готовый ими отбиваться, и лучше сломать шею в колодке, потеряв опору. А вместо этого услышал свист, затем спину обожгло. Это вызвало неоднозначные эмоции — было очень больно, еще и поверх ожогов-то, но все же это не худший вариант. Поэтому я стиснул зубы и лишь шипел сквозь них, пока мог. После пятого удара в глазах начало плыть, ноги подкашивались, спина нестерпимо горела, но я все еще не орал. Еще пару ударов спустя наступила блаженная передышка, которую испортил Феоктист, подошедший к моему лицу и участливо поинтересовавшийся:
— Больно, милок? Это и есть искупление телом. И ты его еще не прошел. Да и не пройдешь, пожалуй, ежели молчать будешь. Ты попроси прощения у общины, за смерть брата нашего, да прими судьбу свою дальнейшую. И Христа отринь. И все кончится. И я даже лично тебе водицы колодезной принесу, слово тебе даю!
В голове гулял красный туман, но кое-как я воспринимал слова этого ублюдка. А при словах про воду, понял, что готов убить полмира за кружку воды, хоть даже и не колодезной. Полмира убить готов, а просить прощения у этих имбицилов — нет. Через прокушенные до крови губы выдавил:
— Меня мама в детстве сильнее ладошкой по жопе била. Василек, хилый ты обмудок, тебя кто учил плетями пользоваться? Машешь, как девка пятилетняя!
Если бы кто спросил меня, зачем я нарываюсь еще больше — я бы не ответил. И сил особо не было, и сам не понимал. Но соглашаться на их условия не буду точно. Я себя знаю, я и из этой жопы выберусь, и припомню. Я не злопамятный, но зло помню хорошо. Хехе. Главное, сейчас здесь не сдохнуть, но, думаю, жрец и сам этого не хочет. Он же ведь мог и меня чем-то напичкать, чтобы я податливый был, как Ксюша, но нет, этой скотине надо сломать меня. А хер ему на всю рожу, сам кого хочешь сломаю. Ну или сдохну, тоже возможно такое.
Старик с истинно
И, спустя пару веков, это все же кончилось. Но к тому времени я уже слабо воспринимал окружающую действительность. Слегка пришел в себя, когда в лицо брызнули изумительно холодной и прекрасной водой, несколько капель которой попало и в рот. Приоткрыл глаза. Я лежал на земле возле места экзекуции, на руках снова были наручники, на ногах цепь и последней деталью моего гардероба были чудом пережившие происходящее трусы. И, надеюсь, никто не будет мне предлагать надеть тот чудный костюм из мешковины — на разодранную-то спину, это похуже розог будет…
Перед глазами у меня стояли все те же — проклятый старик Феоктист, а за его спиной все остальные, уже поднявшиеся с колен. Ксюшу видно не было, но оно, наверное, и хорошо — незачем ей на такое смотреть, если она в себе. А если нет — тоже незачем. И все же, что с ней? Тьфу, вот время подумать о бабах…
— Ты силен, человече. И ты по духу воин. Нам нужны такие, как ты. И с нами ты сможешь добиться большего. Я тебе еще раз предлагаю подумать о том, зачем ты живешь и зачем ты был создан Богами. А сейчас… — И жрец на несколько секунд задумался — а сейчас каждый член нашей семьи волен сделать с тобой все, что захочет! Это будет справедливым наказанием, за потерю ими своего брата!
Толпа загудела одобрительно. Один голос выкрикнул:
— Вообще все, великий жрец?
— Кроме убийства! — Громыхнул Феоктист. — Этот человек нужен нам!
Дальше было очень больно и неприятно. Ко мне подходили, кто-то просто плевал, кто-то пинал или бил руками, нашлись изобретатели, которые сыпали на разодранную спину землю. Но я молчал, представляя, как вернусь за каждым из них… Вырежу поголовно всю деревню. До последней старухи. И ни одна гнида не умрет быстро. Я вспомню все заветы долбаного садиста Армандо из Боливии. Я заставлю рыдать от зависти на том свете Калигулу и Нерона. Но вернусь сюда. И дольше всех будет умирать сраный жрец…
Когда по ощущениям каждый житель деревни прошелся по мне раз по пять, от сладостных размышлений отвлек громкий окрик:
— Пересвет! Проводи! — Да боже ж мой, еще и Пересвет тут есть! На Руси были же и нормальные имена, что за гротеск?? И Ксюху (интересно, она принимала участие в наказании меня?), вон, переименовали уже в Аксинью. Вот у людей проблемы, поди, находить такие имена дурацкие.
Тем временем, ко мне подошел крепкий молодой парень, во вполне себе современном камуфляже, но с длинными русыми волосами, густой бородой до груди и пышными усами. Все вместе смотрелось забавно, вот только мое состояние не позволяло веселиться. Он помог мне подняться и кивком головы указал направление. Я поплелся, еле переставляя ноги и свесив голову. Шаря при этом глазами на триста шестьдесят градусов. И, проходя мимо какого-то то ли заборчика, то ли загончика, обтянутого подозрительно знакомой мешковиной, запнулся о кочку. И кубарем полетел на эту самую мешковину лицом вперед, достаточно больно приложившись. А чертова ткань оторвалась и упала колючим покрывалом на мою расхлестанную спину. В очередной раз еле удержался от крика, только выматерился негромко и забился, пытаясь выбраться из этого адского капкана. На помощь пришел конвоир, отбросив материю и снова подняв меня на ноги. Мне даже на секунду захотелось его поблагодарить, но это очень быстро прошло.