Мстислав Великий
Шрифт:
Хозяйство у Жизномира было небольшим, но с отвычки Велга забегалась и не чуяла под собой ног. И постирать, и прибраться, и сготовить — Клуха, радуясь на помощницу, всё больше указывала и сидела, сложа руки, у печки. Дружинника дома не было — отправился по делам на княжье подворье, и его немногочисленная дворня отдыхала.
Велга только пристроилась на лавке возле печки и задремала, как услышала шорох. Скрипнула дверь, впуская тёмную тень. Клуха уже спала на печи — старики рано ложатся спать. Недоумевая, Велга пошевелилась, приподнимаясь
— Девка? — послышался хриплый шёпот, и тёмная тень двинулась от двери к печи. — Ты где, девка?
Велга узнала Микулу. Всю дорогу от Плескова он посматривал на неё, как кот на сметану. Велга догадывалась о значении этих взглядов. Ей не по нраву был Микула, летами почти годящийся ей в отцы, и она сжалась в комок на лавке.
— Спишь, что ли? — Микула слепо шарил руками, продвигаясь в её сторону. В людской было тесновато — широкая печь, где пекли хлеб и варили щи, две лавки, рундук для припасов, стол — вдвоём еле развернуться» Велга отодвинулась на лавке дальше в угол, почти под иконы, но Микула угадал её движение по шороху сорочки.
— Вот ты где затаилась, ягодка, — прошептал он, придвигаясь ближе. — Тише ты, тише! Клуху разбудишь!
Микула уже норовил устроиться на лавке и попутно елозил руками по Велгиным ногам, забираясь под подол. Девушка молча отбивалась.
— А не то на сеновал пойдём. — Микула принялся стаскивать её с лавки. — Там тепло. Шубой накроемся — не замёрзнем, чай!.. Ну, пошли?
— Уйди! — прошептала Велга.
На печи заворочалась Клуха. Микула замер, но старуха не подала голоса, и он снова полез. В темноте его рука залезла под подол, скользнула по судорожно сжатым бёдрам. Велга не выдержала — закричала, с силой отпихнула Микулу и, задевая лавку и стол, выдираясь из цепких пальцев, вырвалась на двор.
Куда было бежать? На затихающие ввечеру новгородские улицы? Куда глаза глядят, чтоб искали её, как беглую? Велга заметалась.
За спиной скрипнула дверь — на двор выскочил Микула. Услышав его голос, Велга ринулась со двора — и едва не попала под копыта коня.
Жизномир ворочался с пира, который князь Мстислав давал для своей дружины в честь приезда в Новгород матери. Был он хмелен, ехал, доверясь чутью коня, тот остановился, когда на него налетела девка. От толчка задремавший было в седле дружинник пробудился. Впотьмах он не узнал Велгу.
— Ты кто такая? Откуль взялась?
Не ведая, что сказать, Велга только отпрянула, слабо махнув рукой — мол, оттуда. Жизномир понял по-своему.
— Поди, — только и сказал он, заворачивая в ворота.
Тут к нему кинулся Микула. Он поспешно растворил створку, подхватил жеребца под уздцы и зашипел на Велгу:
— Пошла в терем, дура! Живо! Боярин приехал!
Жизномир грузно сполз с седла, предоставив Микуле заниматься конём, и, чуть пошатываясь, направился к крыльцу. Велга держалась в стороне, радуясь, что опасность миновала, но дружинник поманил её:
— Подь сюда. Ты кто?
— В-Велга.
— A-а... Поди. Поможешь мне.
Девушка подставила плечо. Опираясь на неё и другой рукой хватаясь за перильца, Жизномир взошёл в терем. Пока Велга готовила постель, он сидел на лавке, слегка покачиваясь. Потом развалился на постели:
— Сапоги сыми.
Она послушно встала на колени. Жизномир посмотрел на её макушку, потом положил ей на волосы тяжёлую ладонь. Девушка испуганно подняла глаза. В темноте на бледном лице они выделялись тёмными провалами, на дне которых мерцали искорки, как отражение звёздочек в колодце.
— Иди ко мне.
Велга не тронулась с места, и тогда он сам подтянул её к себе. Сперва ей захотелось вырваться и убежать, но холопка должна быть послушной хозяину. Да и на дворе — Микула. А княжий дружинник был всё же молод. И она только крепко зажмурилась, когда пахнущие хмелем губы прижались к её губам.
4
Мстислав Владимирич тихо жил в Новгороде. Дочери Мальфриде исполнился едва годик, когда нежданно-негаданно прибыла в Новгород мать.
Княгиня Гита, Мономахова жена, последние годы хворала. Двадцать с малым лет душа в душу прожила она с Владимиром Всеволодовичем, родила ему сыновей и дочерей, но с недавних пор сдала. Будучи чужестранкой, она повсюду сопровождала мужа в его поездках, даже когда носила под сердцем младенцев. Отправилась она с ним в Ростов и только-только отстроившийся Суздаль, но осенние холода и проливные дожди измучили её, и Гита с полдороги повернула к старшему сыну.
Мстиславу о приезде матери поведал гонец. С тех пор как вторично вернулся в Новгород с молодой женой, князь не видел матери и не имел от неё вестей. Обрадовавшись, он предупредил Христину и переполошил всё Городище, готовясь принять княгиню.
В походе Мономах привык довольствоваться малым, а Гита с детства, когда погиб её отец и покончила с собой мать, скитаясь по чужим углам, тоже была лишена роскоши. Потому и поезд переяславльской княгини, который Мстислав выехал встречать за околицу, был невелик — два возка, в переднем ехала сама Гита с ближней холопкой, в другом везли её добро, по бокам скакал десяток верховых. Мстислав поравнялся с возком матери и поехал рядом, изредка поглядывая на её бледное лицо, утонувшее в пышном лисьем меху.
На колокольне городищенской церкви звонили колокола, когда княжий поезд въехал в ворота. Мстислав лихо соскочил с коня и подбежал к возку, чтобы помочь матери вылезти. Хрупкая, бледная от недомогания Гита почти повисла на руках сына. Годы сурово обошлись с женой Мономаха. Она стала ещё тоньше, особенно рядом с высоким статным сыном, глаза казались неестественно большими и ярко-синими, белизна щёк бросалась в глаза.
— Гаральд, — ласково прошептала она, обнимая его плечи. — Гаральд...