Мстислав
Шрифт:
Снял Боняк орду, откочевал спешно. Булан удивился: разве здесь недостаточно корма и всю воду выпили? Но хан Боняк на брата глянул с насмешкой:
– Ты не знаешь урусов, а конязь Мстислав урус из урусов, он отправится искать наши вежи, чтоб наказать нас за твой, Булан, набег. Где он станет искать орду, в низовьях Дона или на Донце? Хе! Урусы найдут там разве что помет наших лошадей.
Скрипели колеса кибиток, гнали табунщики косяки, ржали кони и ревели стада. Для хана Боняка это было лучшей музыкой. Опустив голову на грудь, он подрёмывал в седле.
В стороне едет Булан. Он искоса посматривает на брата и думает, что тот уже стар и не мешало бы ему умереть. Если не станет Боняка, ханом орды будет он, Булан, и все его мурзы и беки склонятся перед ним. Жены Боняка будут обслуживать Булана, хана большой орды.
Булан видит, как насмешлив Боняк, когда разговаривает с ним. Он обращается с Буланом как с мальчишкой, забыв, что оба они сыновья одного отца.
Хан Булан ловит каждый жест руки Боняка, но в душе смеётся над ним. Со старостью Боняк сделался осторожным до глупости. К чему уводить орду далеко от прежней стоянки, и так печенеги отошли на несколько конных переходов от урусских границ. Печенеги зло говорят: «Боняк вздумал отдать нашу степь урусам, он боится их. Достойно ли это кочевника? Хан Боняк давно не водил нас за добычей, и в наших вежах гуляет ветер…»
Но вот Булан увидел, что палец Боняка манит его: ?
– Ты видишь, Булан, там была хазарская степь, теперь она наша. Туда, на восток, и гони табуны, а когда луна двадцать раз обогнёт землю, ты найдёшь вежи у Саркела, и тогда решим, где нам зимовать.
Вторую неделю блуждает по степи дружина черниговского князя. Недоволен Мстислав. Он рассчитывал застать Боняка в низовьях Дона, но орда успела откочевать. Высланные дозоры обнаружили: Боняк повёл вежи в сторону хазарской степи, а вскоре следы разделились, едва приметная колёсная колея повернула к морю Сурожскому, а другая, избитая множеством копыт, потянулась на восток.
Умён и хитёр Боняк, нелегко обнаружить его. Где нынче его воины с табунами и вежами? Дикая степь укрыла печенегов. И Мстислав не стал больше утомлять дружину, повёл её в Чернигов.
С черниговскими купцами вернулся Василько в город. С нетерпением всматривался в наплывавший берег, в сползавший к самой реке Чернигов и, едва ладья прижалась к причалу, был уже на пристани. И хоть знал, дома его не ожидали, торопился. И Марью хотелось увидеть, и Василиску. Какой-то она стала?
Кому ведомо, как и когда закончится его жизнь? Много ли, мало ли ему годов отпущено. Одному Богу известно, ибо в судьбе человека волен один Господь.
Большая орда Боняка разбила свои вежи у Сурожского моря. В тихую погоду хан слушал рокот волн, их мягкий плеск, а в бурю волны с рёвом накатывались на песчаный берег и не успевали уползти, как на них наваливались новые. Они надвигались издалека, чёрные, грозные. Казалось, их вершины касаются туч…
Боняк сравнивал бушующее море с нашествием большой орды, когда раз за разом она наваливалась на врага. Но хану Боняку уже трудно водить орду, а Булану он не доверяет. Послал один раз, и тот едва
Последнее время Боняк из года в год откладывает поход на Русь и не знает, что здесь, на берегу Сурожского моря, умрёт под ножом брата, а печенеги провозгласят ханом большой орды Булана.
Соберёт он мурз и беков и скажет:
– Брат мой Боняк стар и с трудом взбирается в седло. Не потому ли вы давно не обнажали свои сабли и не стучали в Золотые ворота Кия-города? В ваших вежах нет молодых жён, вас ласкают только старухи, и пленные урусы не плетутся за вашими кибитками.
Мурзы и беки радостно закивали, соглашаясь с ним:
– Ты прав, Булан, нам нужен новый хан, и пусть им будешь ты. С тобой мы снова обретём нашу воинственность, мы проверим наши сабли и плети на спинах урусов…
Не было человека счастливее Василька, когда, выкарабкавшись от смерти, он воротился в Чернигов. Вечерами качал Василиску в зыбке, и ему казалось, она узнает отца. Марья говорила, что Василиска вся в него, и Васильку хотелось верить её словам.
Вернувшись из Дикой степи, Мстислав позвал Василька:
– Сызнова, гридин, на тебя хочу Переяславль оставить. Весной ты поведёшь три сотни дружинников и станешь там на пути печенегов. Чую, на Чернигов они не пойдут, в Переяславле добыча мала, им Киев подай. Ты, воевода Василько, переправишься на левобережье, нанесёшь печенегам удар, и он должен быть таким, чтобы они долго помнили.
Василько скрыл от Марьи разговор с князем, к чему прежде времени волновать. Только и сказал, что Мстислав сделал его воеводой. Понимал он, князь мыслит остановить частые набеги на Русь кочевников, они разоряют смердов, угоняют в полон мастеровых и продают на невольничьих рынках.
Василько представлял, что печенеги могут угнать и Марью с Василиской, и ненависть к орде закипала в нем с новой силой. А потом он должен отомстить за товарищей, с кем защищал Переяславль. Мстислав говорил Васильку:
– Настанет год, и мы обнесём Переяславль каменной стеной. От Переяславля начинается печенежская степь, и нам надо стоять в этом городе твёрдой ногой. Крепок Переяславль - и Чернигову дышать легче…
Проводив воеводу, Мстислав послюнил пальцы, снял нагар со свечи, она засветилась веселее. С киота на князя смотрели глаза святых. Мстислав не опасался суда Всевышнего. В делах государственных он не лукавил и не лицемерил, но в делах плотских он не знал, что станет говорить Господу. Видит Бог, он не мог совладать с собой…
Время позднее, и Добронрава спит на своей половине. Кликнув отрока и велев принести чашу с холодной водой, умылся, пополоскал рот и только после этого улёгся на широкую деревянную кровать.
3
С заставы, что на реке Рось, привезли в Киев печенежина, заросшего, грязного, от него зловонило конским потом.
– Экой нехристь, - удивлялись гридни.
– Видать, со дня появления на свет бани не видывал!