Мстислав
Шрифт:
– Его разве что скребницей отчистишь.
Печенега взяли, когда их малый разъезд переправился на кожаных мешках через Днепр. Под этим коня убили, другие ускакали.
В Киеве печенега привели на гору, в княжий терем. Печенег озирался: сколько богатства!
Вошёл Ярослав в алой рубахе, расшитой золотой нитью, нос от печенега в сторону отворотил, сказал толмачу:
– Спроси, почто на правобережье переплыли?
Печенег залопотал по-своему, толмач переводил:
– Он сказывает, скоро вся его большая
– Так ли уж?
– Печенег талдычит, хан приведёт печенегов, и они разорят Киев, а всё богатство будет принадлежать им.
– Узнай у него, он это слышал от Боняка?
– Ярослав потеребил бородку.
Печенег снова залопотал, толмач пересказал:
– Хана Боняка убил хан Булан, Боняк стал стар, и такой хан орде не нужен.
– Уведите его, - махнул Ярослав.
Оставшись один, князь подсел к столу, задумался. Новый хан, и жди нового набега. Булан станет доказывать печенегам, что он не такой, как Боняк. А орда печенежская велика, в ней одних воинов за семь тысяч.
Подвинув чернильницу и развернув лист пергамента, Ярослав принялся за письмо Мстиславу.
Кричали сытые перепела на несжатом поле, отсчитывала года зозуля, кому-то щедро, кому-то скупо. На болотах курлычили журавли, за Черниговом в падях лежал туман. Грустная пора, и хотя ещё не осень, её предвестники заявляли о себе: чуть прижухла трава и слегка привял лист, ночи сделались длиннее, а день короче, и солнце уже не стояло высоко и не было опаляющим.
Даже Десна отступила от берегов, притихла.
В такой день прибежал за Васильком отрок, к князю покликал. Заторопился Василько, видать, дело спешное. А Мстислав его уже дожидался, по гриднице ходил, виски потирал:
– Говорят, человек предполагает, а Бог располагает. Думал я тебя в Переяславль весной слать, ан не так. Привёз гонец из Киева от князя Ярослава письмо, печенеги зашевелились, и в Киеве ждут их. А потому на той неделе должен ты со своей дружиной стоять в Переяславле.
Сказал - что отрезал, спиной к Васильку повернулся. Да и о чём ещё говорить, и так всё ясно.
Три дня сборов, и триста гридней сотня за сотней покинули Чернигов, чтоб стать заслоном на пути у орды.
Черниговцы, на удивление иноземцам, лаптей не носили, Разве что в отдалённой деревне лапти увидишь. В Чернигове лыко не дерут, здесь зверя достаточно, хватало и на сапоги и на мясо.
У черниговских чеботарей свой ряд, сапоги тачают и женские сапожки, на лето и в зиму. Для мороза тёплые, на меху. Чеботари тут же товар свой выставляют.
Добронраве сапожки тачал староста чеботарного ряда. Шил на диво искусно, с любовью, примеряя, приговаривал:
– Носи, княгинюшка, чтоб походка была ладная и лёгкая, а ножке покойно.
Вышла Добронрава от чеботаря, по улице лебедем плывёт,
Красиво идёт Добронрава, и сама красавица. В детинце Мстислава повстречала, озабоченного, задумчивого. Посмотрел он на жену, о чём сказать хотел? Вслух же промолвил:
– Киев сызнова в беде. Большой ордой печенеги грозят.
– Опустил голову.
– Нет покоя Киевской Руси. Полян и древлян вконец умучили.
И пошёл, а у Добронравы сердце заныло. Когда же конец печенегам настанет?
Мстислав уверен, печенеги всей ордой двинутся на Киев. Каждый новый хан начинал с этого. Удачный набег и большая добыча упрочивали его власть. Однако, хоть Мстислав и убеждён, что и на этот раз кочевники станут ломиться в Золотые ворота Киева и надо спешить на помощь Ярославу, он выжидал. Печенеги коварны, ну как в самый последний час отделится от орды тысячи две-три степняков и повернёт на Чернигов?
Мстислав ожидал известий из Переяславля. Вот когда он убедится, что печенеги не разделились, тогда черниговцы и выступят в подмогу Киеву. Они пойдут конно и пеше. Поедут берегом Десны и поплывут на ладьях и расшивах. Черниговцы помогут снять осаду и, даст Бог, отобьют недруга жестокого, извечного.
Зримо Мстиславу представлялось, что увидят черниговцы разор и пустошь. Так бывало везде, где проходи ла печенежская орда.
В детстве, едва научившись понимать, он смотрел о башни на пожар, за стенами города скачущих всадников. Они почему-то не кричали, а визжали, и их лица в отблесках пламени были страшные.
Отец, князь Владимир, однажды поднял сына, сказал!
– Смотри, Мстислав, это печенеги, извечные наши враги, и судьбой нам уготовано отстоять от них Русь.
Как давно это было, но Мстислав запомнил сказанное отцом слово в слово. И князь черниговский повторил их князю киевскому, когда плавал к нему.
– Брат мой Ярослав, - говорил Мстислав, - мы не только по крови едины, мы Русью повязаны. И коли не станем сообща боронить её, потомки наши, ежли не проклянут, то укорят - в усобице-де власти алкая, отдали князья землю Русскую на поток поганым…
Обнял его Ярослав, промолвил:
– Забудем распри, Мстислав, и обид не помянем. Пусть нас судит память отца и люд русский…
Утро раннее, и за слюдяным оконцем темень. В опочивальне горели свечи и сладко пахло топлёным воском. Мстислав, давно одевшись, сидел у стола, обхватив ладонями голову. Мысли у него блуждали, но к одному сводились: не промедлить бы.
Бесшумно вошла Добронрава, положила руки на плечи:
– Собираешься?
Мстислав повернулся, поднял глаза:
– Надо, Добронравушка, трудно будет Киеву без Чернигова, ох как нелегко.